Милляр еще талантливо сочинял. Все свои афоризмы он записывал в тетрадку. Это был такой словарик, где на каждую букву приходилось несколько остроумных мыслей. Например на «А» — «Алкоголь — средство примирения человека с действительностью», «Б» — «Бюрократический фронт — давно осознанная непроходимость», «В» — «Вежливость — героическое напряжение моральных и физических сил», «Г» — «Галантность — пробуждается после третьей рюмки, исчезает после восьмой», «З» — «Законный брак — это когда права превращаются в обязанности», «К» — «Каждый Кощей думает, что он бессмертен», «Н» — «Наглость — отсутствие дальновидности»...
Я был счастлив, что общался с Францевичем, на съемках мы подружились. Он был непритязательным: мог болтать с осветителями, гримерами, официантами в местных ресторанчиках. Ел то же, что и все. Никаких особых условий для себя не требовал. И обязательно ухитрялся добыть свои сто граммов, как бы жена его ни пасла. Вернувшись в Рязань после съемок, я больше всех скучал по Милляру. Впрочем, мы вскоре увиделись: премьера фильма состоялась тридцатого декабря 1975 года в Москве, в кинотеатре «Звездный».
Нас с Аленушкой одели в костюмы из фильма. Выходим на сцену — полный зал народу. И взрослые, и дети. Люди стояли в проходах, в театре я такое видел, в кино — никогда. Фильм приняли шикарно. Позже, когда «Финист» вышел в прокат, у меня появились собственные поклонники. Как-то захожу на студию, Грачевский говорит: «Слав, когда из костюмерного цеха заберешь мешки писем, которые тебе пришли?» Действительно, письма складывали в мешки из-под костюмов. Таких мне вручили два. Писали Финисту не только советские зрители, но и поклонники со всех континентов. Помню, был один конверт даже из Африки — сказку-то продали в почти сорок стран. Она была очень популярной.
Еще до всего этого мы столкнулись с необходимостью переехать в Свердловск, поближе к родителям. Они постарели, нужно было помогать. Поступили в труппу Свердловского академического театра драмы. «Финист» тогда еще не вышел на большой экран.
Люся успешно влилась в коллектив, а я оказался в вакууме. Место героя-любовника было прочно занято двумя актерами. Мне доставались какие-то роли, но по большому счету это было не то.
Как-то на премьеру спектакля по пьесе Генриха Боровика «Интервью в Буэнос-Айресе» приехала из столицы молодая критикесса. И очень ей не понравился именно мой персонаж — Педро. «У вас герой с хохляцким акцентом говорит, и играет актер плоско», — ехидничала она, а я сидел в сторонке и слушал. После разгрома главный режиссер Александр Соколов вызвал меня на ковер. Говорит: «Ну вот, критики не одобряют... Видимо, ты не прижился у нас в театре». Я — заявление на стол. А через неделю после увольнения приходит письмо, что «Финист» получил приз на международном фестивале в Испании. Вот вам и профнепригодность. Соколов передо мной извинился и стал звать назад. Но я не вернулся, так и закончилась моя театральная жизнь.
