Пуговкин меня многому научил: как читать монологи, какое лицо при этом делать. Говорил: «Ну что ж оно у тебя как у памятника? Ты будь суровым, строгим, но играй легче, без пафоса». В то время ему было уже за пятьдесят, обострился радикулит, а по сценарию воевода должен был сидеть в реке, да еще в бане париться в чем мать родила. На самом деле пар в бане был ненастоящим — пускали театральный дым. Лежать на лавке обнаженным — довольно зябко. Да и вода в реке была уже холодной, дело шло к осени. С его радикулитом Пуговкин просто свалился бы.
Но съемочная группа не растерялась и придумала, как спасти воеводу. Для всеобщего любимца соорудили плот. На нем и снимали сцену в реке, где Михаил Иванович лихо играл в шахматы. А в декорациях бани его все время поливали горячей водой, между дублями заворачивая в одеяло.
Пуговкин был настолько открытым и обаятельным, что вокруг него постоянно толпился народ. Простой в общении, он беседовал со всеми независимо от того, главный это герой или актер массовки.
Таким же был и Георгий Милляр — заслуженная Баба-яга СССР. В картине он играл злодея, это было его амплуа, но относиться к нему как к отрицательному персонажу зрители не могли, потому что негодяй Милляра был очень обаятельным. Георгий Францевич — это бездна юмора, открытая улыбка и неповторимый голос, которым он говорил не только в кино, но и в жизни.
На площадке режиссер даже не ставил ему задачу, только говорил: «Левее, правее, повернись...» Образ «плохиша» был наработан годами, Милляр делал то, что умел. И делал это блестяще. В отличие от других сказок в «Финисте» его почти не гримировали. Только приклеивали усы и бородку. К слову, перед каждыми съемками Францевич брил голову наголо, чтобы гримерам было удобнее работать.
Милляр любил выпить и делал это виртуозно. Так как мне приклеивали большую бороду, чтобы снять ее, после съемок выдавали флакон «Тройного» одеколона. А ему полагалось совсем немного — отклеивать-то было, по сути, нечего. И вот сидим мы как-то вместе, разгримировываемся.
— Финист, — просит Францевич, — пока Мария Васильевна вышла, давай бутылочками поменяемся.
Мария Васильевна — его жена, которая строго блюла здоровье актера. Конечно, я не мог ему отказать, отдал свой флакон. Тот берет его, закручивает воронкой и не пьет, а вливает в себя одеколон. Я воскликнул в ужасе:
— Францевич, вы что, это же вредно!
А он крякнул и продолжает:
— Финист, вот приедем в Ялту, будем пить «Таврический»!
Ялтинскую киностудию он обожал, был там как дома. Удивительно, но на работе его пристрастие никак не сказывалось. Разве что кураж и блеск в глазах появлялись.
