В таких ситуациях обычно подозревают самых близких. Бориса тоже вызывали в милицию, допрашивали. Он возмущался: «Как они могли подумать, что я убил Настю?!» Следователь объяснил, что это обычная практика, так заведено. Постепенно круг поиска расширился. Милиционеры пришли к выводу, что убийца Насти — кто-то из знакомых, человек, вхожий в дом. Чужого она не пустила бы. А с преступником, судя по всему, даже сидела за одним столом.
По горячим следам взять убийцу не смогли. Он сбежал. Борису сказали, что поймать преступника вряд ли удастся. Только если он попадется на каком-нибудь новом злодеянии. Время стояло смутное, 1993 год. Достаточно было уехать в какую-нибудь бывшую советскую республику, чтобы затеряться.
Прошло много лет, и милиции удалось напасть на след. Однажды Бориса вызвали на Петровку и рассказали, что этот человек убит. История была жуткая. Он зарезал сожительницу на глазах у ее сына, и тот в состоянии аффекта зарезал его.
Вина предполагаемого убийцы так и не была доказана, и мы вряд ли когда-нибудь узнаем, он убил Настю или не он. Жуткое преступление, оборвавшее жизнь прекрасной молодой женщины и талантливой актрисы, скорее всего, так и останется тайной. Безумно ее жаль...
В Театре Станиславского я тоже проработал три года, сыграл пять больших ролей. Но время было совсем не театральное. Люди не ходили в театры, они стояли пустыми. Иногда актеров на сцене оказывалось больше, чем зрителей. Я старался честно работать даже на пустой зал, но слышал шепоток коллег: «Ну, Варчук сейчас начнет образок ваять! Давай заканчивай! Отыграем по-быстрому и пойдем по домам!»
Отношения с руководством постепенно испортились. Однажды возникла необходимость съездить в Финляндию на три дня. Договорился с коллегой, что он подменит меня в спектакле, выпадавшем на эти даты, и попросил директора отпустить. Тот отказал. Я взял больничный и уехал. Разразился скандал. Коллеги советовали: пойди покайся. Но я не захотел. Видимо, уже созрел для того, чтобы уволиться.
В психологическом плане на вольных хлебах было легче, но в материальном... Тогда все заглохло. Не проводилось даже каких-то концертов. У людей не хватало денег на еду — не то что на развлечения. Два года работал дворником. Зарплату получал маленькую, но регулярно. Пытался бомбить. Если пассажиры узнавали, денег не брал, особенно когда называли фамилию. Некоторые замечали:
— Вы так похожи на одного артиста!
— Да, мне часто говорят, — отвечал я. — Даже скажу вам, на кого — Урбанского и Бельмондо.
Однажды чуть не стал лесорубом в Канаде. В девяностые многие уезжали за границу, хватались за любое дело, лишь бы как-то продержаться. В газетах было довольно много объявлений о вакансиях в других странах. Женщинам, как правило, предлагали место няни или сиделки, мужчинам — рабочие специальности. В Канаде требовались лесорубы, зарплату по нашим меркам предлагали фантастическую. На картине «Не могу сказать «прощай» меня учили валить и пилить деревья, я считал, что смогу так работать.
К счастью, Господь уберег от необдуманного шага. Появилась роль в сериале «Графиня де Монсоро». Съемки в этом проекте растянулись на три года, что дало возможность продержаться в голодные времена. Хотя деньги начали платить не сразу. Мы с Игорем Ливановым и Игорем Каюковым играли трех друзей из свиты де Бюсси — Рибейрака, д’Антрагэ и Ливаро.
В те времена снимали без прямого звука. И артисты, у которых по сценарию было не так много слов, обязательно открывали рот в кадре, чтобы их лишний раз вызвали на озвучание и заплатили деньги.
Помню, снимали сцену в соборе. Женя Дворжецкий, Саша Домогаров и Александр Пашутин стояли в первом ряду, а мы трое за их спинами. И когда камера дошла до нас, вступили в оживленный диалог. Режиссер закричал:
— Что вы шепчетесь?
— Обсуждаем то, что говорят главные герои.
— А что вы говорите? Этого нет в сценарии!
— Да сами придумали!
