В 1984-м Настю утвердили на главную женскую роль в четырехсерийный телевизионный фильм «Батальоны просят огня». Но с ней случилась очень скверная история. Все дело было в режиссере, которого потом сняли (фильм доделывал другой). Он ставил актрисе такие задачи, о которых неловко говорить. Постараюсь смягчить формулировки, ну, скажем: «Ты на войне. Кругом столько мужиков! Выбирай любого, никто не откажет. Сыграй мне, что ты всех хочешь!» В его устах это звучало гораздо более грубо и недвусмысленно. Настя не могла такое сыграть.
Режиссер специально ставил перед ней невыполнимую задачу, он лоббировал другую актрису, впоследствии и получившую роль медсестры. Когда худсовет утвердил Иванову, стал создавать для нее невыносимые условия, чтобы выжить из проекта. Договорился с оператором, чтобы снимал ее с самых неудачных ракурсов. Через месяц собрал отснятый материал и показал руководству студии: «Смотрите. Она ничего не может. Надо искать другую исполнительницу».
Когда Настю сняли с роли, для нее это стало ударом, от которого она долго не могла оправиться. Стала отказываться от всех предложений. Ее звали в другие картины, но она не могла преодолеть последствия психологической травмы. В нашем деле долго отказываться от работы нельзя, ее просто перестают предлагать. А тут еще началась перестройка, потом девяностые, кино кончилось. И театры переживали кризис. Настя перешла из Нового драматического в «Сферу». Со временем обратилась к религии, стала очень набожной. Они с Борисом даже купили дом в Сергиевом Посаде. Настя подумывала о том, чтобы туда переехать, хотела быть ближе к лавре. Может быть, вообще уйти из профессии.
Мне тоже пришлось помыкаться. Взлетел я быстро. Но оказалось, что надо копить силы, набираться опыта, чтобы продержаться на набранной высоте. Со МХАТом не получилось. Три года играл в спектакле «Дни Турбиных», но так и остался на «разовых» — последним с нашего курса. Когда предложили главную роль в спектакле «Декамерон» в Театре имени Гоголя, пошел советоваться к Ефремову. «Ну, старик, иди, конечно, — сказал он. — Если появится возможность, я тебя возьму». Но я помнил историю со спектаклем «Три сестры» и понимал, что все не так просто. Вряд ли это получится.
«Декамерон» был прекрасным спектаклем. И в театр тогда пришла очень сильная молодежь — Игорь Угольников, Игорь Бочкин, Ирина Шмелева, Татьяна Аугшкап, Михаил Хомяков, Анна Гуляренко (двое последних — табаковцы). Но главный режиссер Борис Голубовский не сделал на нас ставку. Спустя три сезона я понял, что перспектив у меня нет. А тут еще сменилось руководство, пришел Сергей Яшин, который стал вводить на мои роли вторые составы. И я решил уйти.
В Москве тогда открылся экспериментальный молодежный театр-студия Светланы Враговой. Я подумал, там возможно заниматься искусством. Пришел, показался, меня взяли. Стал работать. Но через три года романтические иллюзии развеялись. Реальная жизнь была от них далека. Эксперименты очень быстро закончились, начались интриги. Все подчинялось интересам режиссера и его фаворитов. Не я один был недоволен. Одновременно со мной из театра ушло практически полтруппы.
Неожиданно пригласили в Театр Армии. Я помогал показываться знакомой актрисе, и Леонид Хейфец позвал в свою новую постановку. Репетировали год, но с первого акта так и не сдвинулись. Возможно, я бы еще проработал там какое-то время, но Виталий Ланской из Театра Станиславского предложил роль Томаса Беккета в одноименной пьесе Жана Ануя. Это был настоящий подарок. И партнеры подобрались замечательные. В «Томасе Беккете» я опять встретился с Невзоровым, игравшим короля Генриха.
На одну из репетиций он не пришел. Мы долго ждали, но его все не было. Наконец Борис позвонил, сказал, что приехать не может, потому что погибла Настя. В театре появился только через несколько дней. Надо было включаться в работу, сроки поджимали. Я боялся его расспрашивать, а он достаточно скупо рассказывал о том, как пришел домой и нашел жену мертвой, в крови.
