— Ну как? — спрашивал он меня десятилетнюю.
— Здорово! — отвечала я.
Боже, неужели это все когда-то было? Мы сидели бок о бок на диване, грызли черные семечки, сплевывая шелуху на газеты, и говорили про роли. Теперь отец нас театрально выгонял, и надо было уходить, но я все-таки хотела задать еще один вопрос. Всего один. И спросила: «Пап, скажи мне, Алия действительно твоя дочь?»
Сейчас этот мой интерес пытаются перевести в меркантильную плоскость. На самом же деле мне просто хотелось разобраться: почему отец стал так себя позорить? Зачем? Понять, чья же на самом деле девочка, в которой не нахожу ничего общего ни с собой, ни с папой. Она похожа на маленьких героинь старых советских фильмов про отдаленные кишлаки и бескрайние виноградники. Честно говоря, увидев фото с подписью «Мелания», теперь вроде так зовут младшую дочку Азимы, я даже не поняла, что она и Алия — это один человек.
Да, все знают, что папа в последние годы сам говорил про нее «наша дочь», но мало кто в курсе, насколько стара и эта игра. Когда я приехала в Москву к папе и Галине Кожуховой, она так меня везде и представляла: «Наша с Лешей дочь». Если мы оказывались в гостях все вместе, меня называли просто «нашей». Поначалу игра эта, надо признать, меня даже увлекала. И я могла бы ее принять, если б не было так обидно за маму. Но по большому счету мне все нравилось: тусовка столичная, образ жизни — и я не возражала... Галюся восхищала меня чувством юмора и способностью никогда не лезть за словом в карман.
Впрочем, довольно быстро история про родство приобрела слегка унизительный оттенок. К просто «дочке», как именовали меня на людях, добавилось продолжение «из деревни». По мнению Галюси это было данью русской классике, в которой, мол, принято взращивать молодых барышень на сельском молоке и чтении романов, а уж потом выводить в свет. Во-первых, я не люблю, когда Петербург называют деревней. Во-вторых, мама моя человек образованный и мне дала все, что знала сама. Ну а потом история про «нашу дочь» закончилась сама собой. И тем не менее она была. Мишу Кожухова, кстати, папа тоже легко называл сыном, хотя не имел к взрослому потомку Галины Петровны буквального отношения.
— Вон! Все пошли вон! — продолжал кричать он, потрясая костылем.
