Кожухову я знала как коллегу отца, кинокритика, друга. В моменты моих приездов к папе в столицу, случалось, все вместе ходили в театр. Гуляли с отцом по Москве, помню, как часто слышала за спиной: «Петренко идет, смотри, Петренко», — и понимала, что папа теперь очень знаменит. Когда все открылось, мама переживала страшно, отца выставила. А я жила то с ней, то в Москве с ними, пытаясь сохранить хрупкий баланс.
Кстати, о нашей с папой схожести... Когда я объявила ему, что окончательно возвращаюсь в Ленинград и буду все-таки жить с мамой, случилась одна из самых болезненных наших сцен.
— Если ты сейчас уйдешь, ты мне не дочь! — театрально произнес отец.
— Пожалуйста... — ответила я и вышла.
В одиннадцать вечера семнадцатилетняя барышня топала по направлению к Ленинградскому вокзалу и впервые за долгое время чувствовала себя очень легко. Он даже не позвонил узнать, добралась ли я... Та фраза, сказанная им, ранила до глубины души, потому что тогда и до сих пор я воспринимаю ее слишком серьезно. Получается, если с ним — то дочь, а если без него — то чужая?.. Но произнесена она была с некоей бравадой, лицедейством и отчасти была легким алаверды.
Я подобную историю провернула в раннем детстве, мне около четырех лет было. Жила тогда у бабушки Матильды (по материнской линии) в Киеве, родители приезжали в гости. Явился папа, которого я год не видела. Бабушка была чрезвычайно добрым и мягким человеком, и вот с песнями-прибаутками она пытается накормить меня кашей. Я не ем. Отец, устав смотреть на это безобразие, шлепнул меня по попе: «Не хочешь — не ешь!» Я обалдела, потому что доселе никто меня и пальцем не трогал. Вечером в детский садик за мной пришел папа, которого там раньше никто не видел.
— Я за Полиной Петренко, — говорит.
Естественно, воспитательница сомневается, но зовет:
— Полина, иди сюда, твой папа пришел.
На что я радостно сообщила:
— Это не мой папа!
Ух и злой он потом был! «Она меня опозорила!» — жаловался дома бабушке. Да, наверное, мама права — много у нас с ним общего. Но это лирика.
Когда же спустя много лет отец поставил мне условия «признания нашего родства», Галина Петровна предпочла в ситуацию не вмешиваться. Ее, как и любого человека, невозможно покрасить в один цвет — многие качества Кожуховой меня восхищали, а другие вовсе нет. Одно точно: Галюся занимала в жизни и сердце отца большое место. Он ее любил. Поэтому когда осенью 2009-го Кожухова умерла, я понимала, как тяжело должно быть папе. Не позвонила потому, что наше с ним налаживающееся общение снова дало трещину: незадолго до этого мы поссорились из-за маминого интервью одной газете и он швырял трубку. Но сердце мое за него все равно болело.
