Тяжелый балдахин в бывшей хозяйской спальне венчал медный наполеоновский орел. Эти же гордые птицы сидели и на высоких карнизах. Двери украшали медальоны с профилями Бонапарта и Жозефины — Ушков оказался поклонником французского императора. Его символы — статуи, картины, лепнина, оружие — окружали гостью повсюду. Вся эта буржуазная роскошь была ненавистна Дункан, но в отличие от Балашовой выбирать не приходилось. Вспомнив, что та хотела снять ее дом на рю де ла Помп, Айседора со смехом сказала: «Кадриль! Меняемся местами!»
Первым делом она велела убрать балдахин, затем обила стены своим голубым сукном. Паркет застелила гладким сине-зеленым ковром, бронзовую люстру закрыла оранжевой шалью. «Долой Наполеона!» — ликовала новая хозяйка. Когда наступили холода, Айседора попросила сложить в спальне русскую печь. Которая, кстати, страшно дымила...
Третьего октября 1921 года судьба свела сорокачетырехлетнюю Дункан с Есениным, в тот день поэту исполнилось двадцать шесть лет. Мгновенно вспыхнул сумасшедший роман. Сергей часто приходил с компанией в ушковский особняк, читал своей Изадоре стихи, напивался, через переводчика признавался в любви и тут же говорил гадости. Дункан все прощала, часами танцевала для него, выражая свои чувства языком жеста и пластики.
С середины октября начался набор в ее школу. Илья Шнейдер опубликовал в «Рабочей Москве» заметку с примечанием, что предпочтение отдается детям рабочих. Ежедневно в особняк родители приводили около ста пятидесяти девочек, из которых Айседора отбирала будущих учениц.
В четвертую годовщину революции Дунька, как называли ее в Москве, выступала в Большом театре. В тот день американка впервые появилась на сцене, где прежде блистала Александра Балашова. Финальный номер под музыку «Интернационала», когда весь зал встал и пел вместе с «товарищем Дункан», стал триумфом. Затем Ирма вывела на сцену сотню маленьких девочек в красных туниках. Конечно, на концерте присутствовал и Есенин.
Официальное открытие школы состоялось третьего декабря 1921 года. К великому огорчению Айседоры ни о какой тысяче детей речи не шло, только о сорока. А поскольку многие страдали от недоедания, девочек приходилось не только учить, но и обеспечивать им полный пансион. В одном из залов устроили спальню.
