Есенин помолчал и сказал обреченно: «Сматываюсь, уезжаю. Чувствую себя совсем плохо. Наверное, умру. — На пороге обернулся. — Прошу тебя, Аннушка, береги сына. Не балуй». На столе осталась забытая им коробка папирос «Сафо»...
В один из январских дней 1922 года на Новинском бульваре было особенно многолюдно. Молодая, неприметного вида женщина вручила сыну санки и устало опустилась на скамейку.
— Симпатичный мальчуган! — завела разговор сидевшая тут же девушка в повязанном по-деревенски платке.
— Сынок. Георгий. Восьмой год пошел.
— А я тут с хозяйскими, — кивнула словоохотливая соседка в сторону копавшихся в снегу малышей. — Родители заняты. Вот и гуляем с Костиком и Таней.
— Чьи ж они? — рассеянно спросила женщина, подтолкнув сына к девчушке: «Смотри, какая славная Танечка! Не хочешь ее покатать?» Юра послушно потащил санки с пассажиркой по бульвару.
— Мейерхольдов, может, слыхали? Сам — режиссер, и жена евойная на артистку учится, Зинаида Николаевна Райх. Только детки у нее от прежнего мужа, поэта Есенина.
Незнакомка ахнула и всплеснула руками:
— Брат сестру повез!
...Почти за десять лет до этого, пятого ноября 1913 года, в Московское Охранное отделение поступило донесение: «В 9 час. 45 мин. вечера «Набор» вышел из дому с неизвестной барынькой, дойдя до Валовой ул., постоял минут 5, расстались. Вернулся домой, а барынька села в трамвай, на Смоленском бульваре слезла, прошла в дом Гиппиус, с дворцового подъезда... где и оставлена; кличка будет ей «Доска».
Безымянный филер не догадывался, что его рядовое сообщение в будущем заинтересует историков литературы: за кличкой Набор скрывался поэт Сергей Есенин. А обидным для барышни прозвищем Доска наделили Анну Романовну Изряднову. В регистрационной карточке Департамента полиции сохранилось ее описание: «Среднего роста, телосложения обыкновенного, темная шатенка, лицо круглое, брови темные, нос короткий, слегка вздернутый».
Есенину было восемнадцать, Анне — двадцать два. Ее отец окончил Строгановское училище и работал рисовальщиком, затем преподавал. Он не пренебрегал образованием дочерей, и все три выросли весьма просвещенными: много читали, посещали лекции, интересовались политикой. Старшая Серафима служила секретарем книжного редактора в типографии «Товарищество И.Д. Сытина»: в корпусах, выходивших на Пятницкую улицу, печаталась каждая четвертая книжка в стране. Надежда и младшенькая Аня трудились там же корректорами.
Однажды господин Демидов, замещавший заведующего корректорской, представил нового подчитчика: «Прошу любить и жаловать. Есенин Сергей Александрович. Недавно из деревни, к нам переведен из экспедиторов».
Барышни из незамужних подняли глаза от гранок. Новичок был невысок, узкоплеч, но на удивление ладно скроен. Глаза голубые, светлые, нос бульбочкой. Но прежде всего бросалась в глаза копна кудрявых волос — того удивительного пшеничного цвета, что бывает только у маленьких детей. На деревенского паренек совсем не походил — выглядел франтом: коричневый костюм, высокий накрахмаленный воротник, зеленый галстук.
