Я уже жил с Ирой Климовой, когда однажды в Театре имени Моссовета повстречал бывшую тещу — Маргариту Борисовну Терехову и спустя несколько лет после развода с ее дочерью выслушал от негодующей народной артистки много обидных, но справедливых слов.
Они были очень близки — Маргарита и ее дети, я всегда чувствовал их единство, будто невидимые скрепы держали родных людей вместе. Но пока жили с Аней, Терехова не позволяла себе вмешиваться в наши отношения. Только когда семья распалась и что-то в воспитании нашего сына Миши пошло не так, бывшая теща обвинила в этом меня — назвав отцом, который освободил себя от всяческих обязательств.
Наверняка она и раньше высказывала свое мнение дочери, но в тот раз под горячую руку попался я. Сегодня полностью соглашусь с Маргаритой Борисовной. Произнеси я твердое нет, когда Аня решила дать Мише фамилию второго мужа — актера Николая Добрынина, окажись чуть настойчивее в желании видеть сына, она не пошла бы на принцип. Но случилось так, как случилось...
Мы расстались через без малого три года после рождения Миши, а увидел я его в первый раз после развода, когда мальчику было почти одиннадцать. Аня позвонила, сказала, что разошлась с Добрыниным, и спросила, не хочу ли встретиться с собственным ребенком. «Конечно!» — ответил я.
Мы с Ирой собирались на машине в Челябинск навестить моих родителей, вот и предложил: пусть Миша поедет с нами, повидает бабушку с дедушкой, у которых прожил несколько месяцев, пока мы с Аней оканчивали ГИТИС. Встретились на Тишинской площади возле памятника с символичным названием «Дружба навеки» Зураба Церетели. «Это Валера, — представила меня Аня, — папа, который произвел тебя на свет».
При взгляде на сына словно увидел себя в детстве. Только Миша казался более замкнутым и неразговорчивым. Дорога до Челябинска долгая, сидя за рулем, вспоминал, каким сам был в Мишкины годы, чтобы найти подсказку, ключик к своему вновь обретенному наследнику. «Возможно, — подумалось, — рассказ о моем пути в Москву на театральную сцену покажется ему интересным и у нас появятся темы для разговора?»
Челябинское детство было пронизано спортивным духом. Чем только не занимался — и хоккеем, и футболом, но последним увлечением стал бокс. Я рос дворовым пацаном и прошел суровые уличные университеты. Родители, мама — главный бухгалтер, папа — монтажник, с утра до вечера пропадали на заводе. Старшая сестра посещала музыкальную школу. Я тоже начал учиться музыке, но бросил, устыдился немужского занятия.
В восьмом классе, когда свою состоятельность уже не раз доказал кулаками, друг позвал в студию пантомимы. Вроде бы глупость — из бокса идти в лицедеи. Но пантомимой занимались девушки! Ожидания не обманули. Красавицы в обтягивающих лосинах демонстрировали прекрасную растяжку и грацию. Бокс был заброшен, и я, преодолев стеснительность, влился в творческий коллектив. Отточив мастерство, мы стали ездить на гастроли, и в 1978-м я впервые добрался до столицы. Наша студия выходила на сцену Дворца съездов в массовке на концерте в честь делегатов очередного комсомольского съезда. Жили мы в гостинице «Орленок». Воробьевы горы, улица Косыгина произвели на меня неизгладимое впечатление. Дал себе слово: «Когда-нибудь приеду в Москву и останусь тут жить».
