Евгения однажды пропала. Супруг искал ее везде, пока через несколько месяцев ему кто-то не посоветовал «поискать на Лубянке». Неизвестно, что происходило с ней в те полгода. Никто никогда уже не узнает глубины ее ужаса. Там черные провалы, в которых, думаю, самый черный мрак. К Сталину, переживая за судьбу товарища, обращался сам Папанин, на что вождь ответил: «Пусть забудет. Найдем ему другую». Евгения покончила с собой в заключении.
Сталин очень любил эту хамскую фразу. Самый первый известный случай, когда он припугнул Надежду Крупскую: будете возмущаться, найдем товарищу Ленину другую вдову. Большой шутник был. Я как автор романа о его несчастной жене Надежде Сергеевне Аллилуевой неплохо его изучила. Точно так же Сталин говорил и еще одному жильцу нашего дома, своему личному секретарю Поскребышеву. Вот вам еще один мрак. Жена Поскребышева Бронислава была красавицей, ее даже снимали в фильме «Дубровский», несмотря на то что она не актриса. Бронислава работала врачом, была остра на язык. А Сталин обожал эдакие повороты садистские, чтобы...
В общем, когда Брониславу должны были арестовать, велел своему секретарю и ее мужу позвонить домой: «Скажи ей, чтоб собиралась. За ней едут». Это должен был сделать муж. Понимаете, муж! Поскребышев заплакал, и Сталин утешительно произнес: «Ну зачем тебе эта жидовка? Мы тебе найдем другую жену!» И тот... позвонил.
Вот они, настоящие тайны Дома на набережной! Они вовсе не в скрытых подземных ходах или отверстиях для подслушивания, о которых любят спрашивать. Они были в голове, в сердце каждого человека.
А самое страшное, на мой взгляд, в том, что люди не понимали, что происходит. Повальная слепота. В Дом на набережной селили тех, кто вершил судьбы страны, мира... Ночью кто-то выбрасывался из окна, предпочтя мгновенную смерть аресту и мучительному тюремному заключению. А наутро во дворе, где накануне закончился чей-то жизненный путь, ходили жильцы, выгуливали собачек, в соседних квартирах пили утренний кофе. Как зачарованный мир... Следующей ночью во двор снова съезжались «черные вороны», которые увозили очередного считавшего власть свою вечной, а удачу постоянной. Остальные же продолжали жить как привыкли, полагая, что уж их-то это никогда не коснется.
Что происходит, различали единицы, а история ведь совершается каждый день. Трифонов это прекрасно понимал. Кроме того, думаю, у Юры хватало переживаний на тему, что и за ним тоже однажды придут. С 1948 года снова начался мрак. Подросли дети арестованных. Волчата — так их называли. Если сажали или расстреливали всех родных и ребенок оставался сиротой, его отправляли в детский дом. Слабый, но шанс выжить все же был. Отсылали же в глушь — Татарскую АССР, Мордовскую АССР... Но некоторые детдома хорошие все же были. Кого-то, как Юру, забирали к себе родственники. А потом Сталин решил, что дети репрессированных могут быть опасны, захотят поквитаться за родителей. И начались новые аресты. Дочь коменданта Кремля Петерсона, расстрелянного в 1937 году, Майю Рудольфовну, фантастически красивую девушку, схватили в 1949-м. Формулировка была «социально опасный элемент», то есть проститутка. А она училась в университете!
