— Когда я впервые прочла «Дом на набережной», удивилась, что такую повесть вообще могли выпустить в застойном-презастойном году.
— Появление «Дома на набережной» в печати было чудом, взрывом даже. Благодарить надо тогдашнего «серого кардинала», как его называли, Михаила Суслова. Один большой литературный начальник пришел к высокому руководству со множеством вопросов, среди которых был и про «Дом на набережной». Сказал между делом:
— Повесть еще лежит одна в журнале... Неприятная. Про Дом.
— Ну что ж... — сказал Суслов. — Мы все тогда ходили по лезвию ножа.
Это автоматически было воспринято как зеленый свет. Правда, на съезде писателей «Дом на набережной» был разгромлен. «Мелкотемье, на обочине жизни, ерунда, возня» — самое «легкое» из того, что писали рецензенты.
У Трифонова какая-то несправедливая литературная судьба, знаете ли. Он не позволил бы мне такого сравнения, но все же скажу: как Чехова называли певцом сумерек и пророчили, что он умрет под забором, так и Трифонова называли бытописателем и при его жизни в СССР не вышло почти ни одной положительной рецензии. Да и после смерти Трифонова как-то замалчивают, что ли... Это в лучшем случае, а иногда люди, которым он сделал судьбу, и литературную тоже, не находят ни слова благодарности, хотя на жирной груди под индюшачьим зобом носят стопудовый крест. А ведь чувство благодарности считается главной добродетелью, но искариоты были всегда и удел их известен...
Впрочем, вернемся в годы семидесятые. Юра был очень самолюбивым и гордым человеком. Делал вид, что не читает гадостей о своих работах. Хотя думаю, что читал. Но дома это не обсуждалось. Редкие положительные рецензии он аккуратно вырезал и хранил. Но тоже не обсуждал.
— Как ваши отношения все-таки пришли к браку?
— Роман наш то развивался, то петлял... Все решилось само собой в 1978 году, когда увидел свет Юрин роман «Старик». Выходил он очень трудно. В тот день рукопись отдали читать главному цензору, и решение свое он должен был сообщить утром следующего дня. Я, как всегда, пришла на свидание и точно так же, как обычно, должна была уйти. Когда Трифонов меня провожал, я обратила внимание на очень странное выражение его лица. Такой у него долгий взгляд был... Вышла, остановилась во дворе, подумала: «Нельзя именно сегодня, когда решается судьба романа, оставить его одного» — и почти побежала назад. «Как хорошо, что ты вернулась», — обрадовался Юра. Он тоже подумал, что женщина, которая в такой момент уходит, наверное, какая-то не та. Тогда, собственно говоря, и началась наша совместная жизнь.
Развод с Березко был невероятно тяжелым, сама не ожидала, что будет настолько сложно. Я уже переехала к Юрию Валентиновичу в его квартирку на Песчаной, а не отпускало. Даже вздумала плакать по ночам. Уходила на кухню, чтобы не беспокоить Юру, но он все слышал. Однажды вошел и сказал: «Оля, если так тяжело, может, ты к нему вернешься?» Тут я перепугалась не на шутку и рыдать перестала.
