— То есть вы вступились за отца бывшей жены вашего мужа? И по этому поводу поссорились с дочкой Трифонова?
— Именно. После смерти Юры я, можно сказать, раскаялась, скорее испытала желание забыть и простить, но не тут-то было... Только спустя сорок дней после похорон мужа я нашла в себе силы выйти из дома, чтобы пойти на поминальный обед в посольство Франции. Пригласили меня наши друзья — посол Анри Фроман-Мёрис и его супруга Габриэль. Домой я вернулась часов в пять. Поднимаюсь на свой этаж, выхожу из лифта с прекрасной розой на неимоверно длинном стебле (подарок господина посла)... У моей двери несколько человек. Первым бросился в глаза слесарь, он пыхтел, пытаясь вскрыть замки какой-то железкой. Рядом стоял участковый в потасканном мундире и двое в штатском, лощеные, чисто выбритые, с офицерской выправкой. Была и еще одна пара — Юрина дочь с мужем... Немая сцена. Дочь начала говорить, что намерена въехать в квартиру, имеет право... Я настолько была ошеломлена, что сказала чистую глупость: «Зачем же ломать дверь, я сама открою».
Вошли. В коридоре на пол упала приколотая к целлофановой обертке розы визитка посла. Один из выбритых поднял, протянул другому, глянув многозначительно. Понадобилось много лет, чтобы я поняла все, что происходило тогда. Эта карточка спасла меня. А происходило то, чего всегда боялся Юра, — материализация его сюжетов. Дочь Юрия Валентиновича действовала по повести отца «Обмен» как по инструкции. Узнав, что он болен, выразила желание вернуться в квартиру, где прошло ее детство. Неважно — детство или не детство, важно, что Трифонова настиг его же собственный сюжет. В общем, выяснилось, что «обмен» состоялся. Мне муж ничего не сказал, видно, признаться было больно. Впрочем, я и сама заметила, что в последние месяцы своей жизни Юра был с дочерью непривычно сух.
В последнюю больницу она не приходила, а когда отца не стало, видно, решила не откладывать в долгий ящик своего намерения, подумаешь, сороковой день — сантименты из романов!.. Она не ведала, что творит, а может, ее заставили, нужен был предлог войти в квартиру — и они вошли. Сразу же двинулись в кабинет, но я, растерянная, ошеломленная, все же сообразила запереть кабинет перед их носом, а ключ зажала в кулаке. У Юры хранились рукописи других авторов, которые запросто могли стоить им свободы, благополучия...
Выбритым не составляло труда отнять у меня ключ, и тогда произошло бы ужасное — крики, борьба, но... карточка посла. Один из них пошел советоваться по телефону, там, вероятно, дали отмашку сворачиваться, потому что они вдруг засобирались. На просьбы Юриной дочери и зятя не оставлять их, довести дело до конца ответили презрительно-коротким: «Сами разбирайтесь, с участковым».
Затевать тяжбу я, естественно, не стала, в одну ночь собрала вещи и уехала с сыном на дачу. Квартиру получила через полгода благодаря помощи Марка Галлая, писателя и летчика, Героя Советского Союза. Его школьным другом был заместитель председателя исполкома Моссовета. Вот и помог. Что дальше происходило с Юриной квартирой, не интересовалась. Его дочь, насколько мне известно, живет в Германии, и у нее трое детей.
