Вскоре после той поездки Галя и Женя Евстигнеев расстались. Это произошло в Саратове, где мы всем театром снимались в фильме «Строится мост». Жили все вместе, в одной гостинице. Так что Женя просто взял чемодан и перешел из одного гостиничного номера в другой... Помню, как мы все из-за этого переживали. Не знали, как теперь будем общаться, ведь и Галя, и Женя оставались в театре. Но мудрая и дипломатичная Волчек все устроила так, что для друзей ничего не изменилось. Мы как были одной большой семьей, так и остались...
Мы с Гурченко хотели и дальше сочинять песни, но в газете появилась разгромная статья
Люся Гурченко пришла в «Современник» в 1963 году. Она была очень красивая: тоненькая, модная. Но глаза — иногда грустные... Как будто она порой опасалась — сейчас кто-нибудь спросит ее: «Вот ты снималась в «Карнавальной ночи», а сейчас что?» Это был нелучший период в ее жизни, в кино Гурченко тогда не снимали, да и в «Современнике» развернуться не удалось. Ей доставались маленькие роли, что, в общем-то, было понятно: главные роли исполняли основатели, те, кто в театре давно. И Люся играла, например, девушку, которая приходит от завода провожать на фронт Бориса в спектакле «Вечно живые», или Доярку в пьесе «Без креста» — в таких ролях и «харьковская нотка» Люсиной речи была кстати. А вот героинь Гурченко не давали. Она не нравилась Ефремову как женщина, он никогда не был ею увлечен, а следовательно, не видел ее на ведущих ролях. И в театре на Люсю смотрели так: ну, в «Карнавальной ночи» сыграла, ну, хорошая актриса, только здоровьем слабенькая... А тут у Гурченко еще случился роман с Игорем Квашой. Его жена Таня была в «Современнике» всеобщей любимицей. Естественно, отношение к Люсе несколько изменилось, многие стали с ней общаться холодно. А я не могла. Я понимала, что Кваша ей дал главную женскую роль в своем спектакле (он сам поставил «Сирано де Бержерака»), а у нее этого никогда не было! А ведь Люся по-настоящему талантлива...
Нас с ней сблизила музыка. Потому что я в театре именно с теми и дружила, кто поет или на чем-то играет. Помню, на девичнике у Нины Дорошиной, которые та собирала на каждый свой день рождения, Люся замечательно пела под гитару романс «Я ехала домой».
Она вообще была ходячий оркестр! Видит пианино — сразу открывает и садится играть, где бы мы ни находились... Так было и за кулисами Театра имени Пушкина 9 мая 1965 года, где мы сыграли спектакль «Вечно живые» в честь празднования 20-летия Победы. Дело в том, что первые 20 лет после войны День Победы вообще не отмечался, и фронтовики даже не надевали ордена — только колодки. А с этого дня все началось! Особенно душу всем перевернула минута молчания. Мы стояли и вспоминали войну. Когда спектакль закончился, я все еще была переполнена чувствами. И, столкнувшись с Люсей за кулисами, сказала: «Вот бы написать песню про этот день!» Она, ни слова не говоря, села за пианино и тут же, на ходу, наиграла какую-то музыку... А у меня стали складываться стихи: «Праздник победы, шумит весна, / Люди на площади вышли. / Старый отец мой надел ордена, / Выпили мы за погибших...» Люся говорит: «Мила, это же как будто про моего отца!» Стала рассказывать, как ее отец воевал... На следующее утро, едва проснувшись, я побежала к ней домой на площадь Маяковского. Люся там жила с мужем, актером Сашей Фадеевым, в двухкомнатной квартире, которую предоставила им свекровь, Ангелина Степанова. Там мы нашу песню и досочиняли. В итоге ее взяла в свой репертуар певица Маргарита Суворова и даже исполнила на конкурсе эстрадной песни.
