С Галей было не соскучиться. Когда у них с Женей родился сын (а Денис стал одним из первых детей, появившихся у актеров в «Современнике»), я, как та самая Шурочка, кричала: «Собираем по пять рублей! Гальке на коляску!» И тут выяснилось, что Галя хочет не просто какую-нибудь коляску, а непременно бирюзового цвета, и одеяльце такое же... А иначе грозится с ребенком на улице не гулять. От модной и красивой Гали это звучало не пустой угрозой. Как ни странно, среди типовых коричневых колясок нам как-то удалось раздобыть бирюзовую. И даже одеяло нужного цвета — правда, большое, взрослое. Но Галя вырезала из него нужного размера кусок.
Первое время они с Женей снимали комнату на улице Горького — рядом со зданием, которое «Современник» получил в 1961 году. Понятно, что эта комната очень быстро стала нашим «штабом». Репетируешь в театре до ночи, домой уже нет сил ехать. А у Гали с Женей имеется огромная тахта. Идешь к ним, бухаешься на эту тахту и спишь. А утром — снова на репетицию. С ребенком и хозяйственными заботами им помогала домработница Таня. Но готовить Волчек любила сама. Бывало, сделает какую-то невероятно вкусную курицу по-китайски. А то вдруг увлечется здоровым питанием и каждое утро кормит нас салатом из сырой свеклы, утверждая, что это очень полезно и бодрит лучше кофе. Женя тоже раскрывался дома с неожиданной стороны. Оказалось, он невероятно талантливый музыкант, ударник. И в юности выступал с джазовым ансамблем. Женя мог играть на чем угодно — на ложках, на вилках... А если садился за барабанную установку, то устраивал шоу в духе западных музыкантов — палочки подкидывал и на лету подхватывал...
В этом качестве — исполнителя музыкальных номеров — Женя ездил с нами на подработки: был у нас такой спектакль, с которым мы гастролировали, назывался «Современник» рассказывает о себе». Вот только рассказывать о себе Женя решительно не умел. Совсем. Если его об этом просили — просто превращался в соляной столб. Он вообще был очень стеснительным, если ему приходилось выступать как Жене Евстигнееву — не в роли. И вот один раз мы поехали с ребятами в Тбилиси. Мне хотелось, чтобы программа была поинтереснее. Тогда я как ведущая давай уговаривать его: «Женя, ну расскажи, пожалуйста, что-нибудь. Хотя бы как ты играешь Сатина в пьесе «На дне». Ну очень надо!» А он: «Ни за что! Выкручивайтесь сами». — «Да, конечно, тебе наплевать. Ты — звезда. А ведь и другим ребятам охота заработать. А для этого надо, чтоб народ пришел. На Евстигнеева — придет». Уговорила. Ну, делаю вступление, долго рассказываю о Евстигнееве. Приглашаю его на сцену. Он выходит, начинает с монолога Сатина: «Человек — это звучит гордо...» И стоит. Оглядывается на меня, на лице ужас. Шепчет мне: «Я забыл...» Забыл монолог! Потом говорит: «Ну и так далее!» Разворачивается и уходит. Я не помню, что я там плела, мол, артист болен, долго говорить не может, и вообще — ему некогда... К счастью, публика не скандалила — люди были рады, что вообще увидели Евстигнеева вживую. Потом, за кулисами, я, конечно, высказала ему все. А Женя говорит: «Я же вас предупреждал!»
Впрочем, Евстигнеев с нами ездил редко. Он ведь много снимался, часто был где-то в киноэкспедиции. Помню, однажды я вместе с Волчек поехала навестить его в Одессе. Но и там мы его почти не видели — Женя пропадал на съемочной площадке, а мы с Галиной бродили по городу. Как-то раз на набережной встретили Марка Бернеса. Я воспринимала его как какое-то божество. А он остановился и просто сказал: «О, Галя! Привет». Оказалось, что он знал ее отца, в Москве они были соседями... Бернес повел нас обедать в очень красивую старинную гостиницу «Красная», там нам накрыли изысканный стол. Видимо, обстановка подействовала несколько угнетающе — мы с Галей застеснялись, вели себя как-то скованно. А Бернес знай себе веселится: «Девочки, ну что вы такие скромные? Давайте я буду вас развращать!» И дает нам самиздатовским способом отпечатанный рассказ Алексея Толстого «Возмездие». Запрещенный, потому что там было «про это». А вы даже не представляете, как тогда с «этим» было тяжело, нигде ни слова — ни в песне, ни в телепередаче, ни в книгах. Ну нет «этого» — и все тут. За ночь мы с Галей успели прочесть рассказ — по очереди. Самиздат всегда так давали, на одну ночь. Между собой мы прочитанное не обсуждали — были слишком целомудренными для таких разговоров. Но когда утром возвращали рассказ Бернесу, сделали вид, что все это давно знаем: «Ничего особенного!»
