Папа обожал мыть машины, хотя начал водить очень поздно. В автомобиле не было особой необходимости — Державин жил в центре Москвы, работа рядом, всюду можно дойти пешком.
На даче в спецгараже стояла «чайка». Такой автомобиль невозможно было купить за деньги, их выпускали только для членов правительства. Когда дедушка умер, «чайку» сдали государству. Говорят, недавно ее на каком-то аукционе продали за огромные деньги.
Папа сел за руль, когда «чайки» уже не было. Мама лихачила, а он сидел рядом. Его все стыдили, мол, пора уже научиться водить. И он придумал одну фишку. Чтобы у прохожих складывалось впечатление, будто это он учит девушку водить, папа приобнимал маму за плечи и что-то ей говорил.
Первая машина у папы появилась в 1974 году. Помню, мы поехали в путешествие из Москвы в Ялту. Там должны были встретиться с Александром Анатольевичем и его женой Наташей и отправиться в Литву. До Ялты за рулем сидела мама, а уже оттуда вел машину папа. Ширвиндт как раз был опытным водителем. Старую списанную «победу» он купил у артиста Станицына. Ржавая кляча старела, подгнивала и не заводилась. «Победу» часто можно было увидеть у входа в ресторан Дома актера. «Старушка» терпеливо ждала, когда вывалится на улицу пьяная компания. Но оказывается, этого момента ждал и постовой. Он сидел в «стакане» — так назывались в народе стеклянные будки, а вернее в засаде.
Как только все друзья, как кильки в томате, загружались на заднее сиденье, а Александр Анатольевич включал зажигание, тут же раздавался свисток постового и крик «Помой машину, Ширвиндт! Не смей этой рухлядью позорить красавицу Москву!» Эта история повторялась каждый день...
Папа был очень деликатным, даже за продуктовыми заказами в «Новоарбатский» стеснялся ходить. Его всюду встречали с улыбкой:
— Михаил Михайлович, вы только скажите, что вам надо?
— Спасибо, нет-нет, ничего...
Как-то главный режиссер Театра сатиры Валентин Плучек вызвал папу к себе:
— Есть мнение, что вам надо подать заявление и вступить в ряды КПСС.
— А почему не Миронову, например, или Ширвиндту?
Папа попытался увильнуть, но ответ худрука отрезал путь к отступлению.
— Миша, — доверительно сказал он, по-дружески обняв папу за плечи. — Вы — единственный русский в труппе.
