В спектакле «Вечно живые» мне досталась роль друга главного героя. Мой Степан радостно вбегал в дом Бороздиных и с ходу раскрывал тайну: они едут на фронт добровольцами! А Борис и любимой девушке, и родным сказал, что с него сняли бронь и пришла повестка... Ефремов был постановщиком спектакля и исполнял роль отца Бориса — Федора Ивановича Бороздина.
В последний раз вместе играли в «Вечно живых», когда Олег Николаевич уже объявил о своем переходе во МХАТ. Я стоял в кулисе, смотрел на него и плакал. Слезы текли по щекам против воли.
И все-таки когда Ефремов покинул «Современник», ощущения, что все рушится, не было. В театр пришел Валера Фокин, Галина Борисовна уже ставила свои спектакли. Рядом были друзья и коллеги, у которых учился и которыми восхищался: Игорь Кваша, Алла Покровская, Андрей Мягков, Нина Дорошина. Была работа — и это исключало безысходность. Один из гномов в сказке о Белоснежке говорит такие слова: «В работе забываешь о печалях, крадущихся за нами по пятам».
«Современник» той поры был семьей. И наверное, единственным из всех московских театров, чьи актеры не таскали на зарубежные гастроли плитки, кастрюли и личный запас концентратов. Не помню, чтобы кто-то из наших, запершись в гостиничном номере, ел в одиночку или «узким кругом». Вместе шли в супермаркет, покупали продукты и ужинали всем коллективом, включая плотников, гримеров и костюмеров.
В течение нескольких лет я жил в актерской служебной квартирке на Манежной, напротив Кремля. При царском режиме ее занимали фрейлины двора, а после революции — Инесса Арманд, чему имелось подтверждение в виде памятной доски на фасаде. В разное время моими соседями были Леша Кутузов, Валя Гафт, Петр Вельяминов с семьей, Иосиф Райхельгауз, Стас Садальский, Юрочка Богатырев, в память о котором остались три написанных им портрета — мой, сестры Веры и папы. Юра был очень теплым и бесконечно добрым человеком, и отец, приезжая меня навестить, первым делом спрашивал, дома ли он или уехал на съемки. Если я уходил на спектакль, Юра с удовольствием составлял папе компанию — между собой они вели долгие разговоры, шутили, смеялись.
Когда в Кремль везли высоких иностранных гостей, Манежную перекрывали и патрулировавшие внизу ребята из девятого управления КГБ следили, чтобы никто даже не думал высунуться из окна. А мы всей компанией вываливали на балкон. Служба охраны, вопя: «Уйдите! Скройтесь!» — срывала голоса, а нас это будто и не касалось. После прохождения кортежа кагэбисты частенько поднимались в квартиру — ругались, грозили наказаниями, и тогда вперед выходил Садальский: «Товариси, вы видели доску на доме? Могли бы и повезливее с родственниками!»
