— Ну, тебя поздравить? — меня обдало холодом. — Ты понимаешь, что опозорилась и нас опозорила? Как ты посмела ослушаться?!
— А мне кажется, хорошо получилось, — с сарказмом ответила я.
По моему тону она поняла, что перегнула палку, что ниточки, за которые ловко дергала, рвутся. У нее уже нет прежней власти надо мной. И тогда этой же ночью Илзе позвонила моей маме. Кипела от возмущения:
— Женя, да кто она такая?! Я же сказала — не сниматься! Эта программа недостойна нашей фамилии! Зачем ты ей разрешила ехать?
— Понимаешь, твоя сестра сейчас в положении вашего отца: она нигде благодаря тебе, вот и хватается за соломинку.
— А чего Маша хочет? Прославиться?!
Это был последний их разговор. Мама высказала Илзе все, что накипело. А я еще долго надеялась, что наше общение наладится. Ну не могут родные люди из-за пустяка рассориться навек! Но Андрис, отношения с которым какое-то время после случившегося продолжались, сам того не ведая, открыл мне глаза. В телефонном разговоре брат сказал: «Когда приходя на кладбище, люди видят кресты, я вижу в них плюсы». У меня был шок. Тут все фрагменты пазла сложились. Умерла Майя Плисецкая — Андрис стал организовывать вечера в ее честь, ушел из жизни папа — создал фонд имени Лиепы. После его слов мои надежды на примирение рухнули. Мы абсолютно разные. Я никогда не смогу понять этих людей, все оказалось обманом.
Спустя годы, уже разведясь с Андрисом, его жена Катя призналась: «Когда ты уходила от них, как они смеялись, обсуждая «эту Машу»! «Бедная девочка, — думала я. — Тебя специально влюбили в себя, чтобы контролировать каждый шаг. Чтобы ты сама звонила и докладывала: меня пригласили туда, я иду сюда...» Илзе хотела знать все! Но я молчала, не могла ничего тебе рассказать, поскольку тоже была заперта в этой клетке. Боялась за себя и своего ребенка».
Слова Кати подтвердили мои подозрения. И только тогда появилось интервью в «Караване историй», где была рассказана вся правда о последних пяти годах Мариса Лиепы. Это была реальная жизнь, а не глянцевая картинка. Слава Паулюс рассказывал, что Илзе, прочитав нашу исповедь, в ярости била посуду.
