— Куда вы понесли моего ребенка?
— Показать папаше. Вон он висит на дереве, за окном.
Тогда в роддомах нижнюю часть окон замазывали белой краской, а верхнюю оставляли прозрачной, чтобы пропускать свет. Талгат как услышал, что я рожаю, тут же прибежал и узнав номер отделения, залез на дерево напротив. До сих пор перед глазами стоит, как он сквозь стекло что-то выкрикивает и машет руками...
Ребенок три месяца оставался безымянным. Нашла коса на камень: я в то время насмотрелась бразильских сериалов и собралась назвать дочку Марианной. Талгат встал на дыбы:
— Назвать мою дочь таким пошлым именем? Она будет только Марией!
— Черноглазый и черноволосый ребенок, какая она Мария? Можешь представить, что ее будут звать Машкой?
— Я воспитаю ее так, что она никому не позволит называть себя Машкой. Сделает так, чтобы называли Марией.
Долго спорили, пока не вспомнили, что жен Брюса Ли и Пола Маккартни звали Линдами. Мы как раз недавно читали мемуары одной и другой. Какие женщины, какие судьбы! Так и постановили: будет Линдой. Дочка лет до пятнадцати страшно обижалась: «Как вы могли додуматься дать мне собачье имя?» Но когда подросла и вышла в мир, наоборот, благодарила. Если спрашивают, не псевдоним ли это, с гордостью достает паспорт.
Буквально на следующий день как я вернулась из роддома, у отца с Талгатом случился чудовищный скандал. Причина была в том, что прошло уже почти полтора года со дня регистрации нашего брака, а мать Талгата так и не приехала в Алма-Ату познакомиться с новыми родственниками. Отец, сочтя это за крайнее неуважение, указал ему на дверь, я собрала вещи, взяла Линду и пошла за мужем... Нас приютили друзья Талгата. Я была очень слаба после родов, но муж не мог мне помогать. Из песни слов не выкинешь: Талгат запил. Мой стресс передался ребенку, мы попали в больницу.
Впервые при мне он сорвался на съемках «Провинциального романа». Я тогда его караулила, выгоняла всех, кто пытался прорваться в номер. Талгат не пил и не курил, но если уходил в запой, это могло длиться неделями. Потом его страшно мучила совесть, а я боялась за его здоровье: у мужа были чудовищные головные боли. Конечно, после того как мы стали жить вместе, он держался. Но стоило выпить рюмку — очередной срыв. Никогда я не вела себя как сварливая жена, предостерегала взглядами и полунамеками. Смотрела и будто говорила: «Ты же знаешь, потом будет плохо». Он перехватывал мой взгляд: «Увидишь, я сильный».
Талгат усердно работал над собой. Занятия восточными единоборствами тренировали не только тело, но и дух. Муж хотел до конца раскрыть свой потенциал, как творческий, так и человеческий. Он думал о смысле бытия, о своей миссии на земле, хотел понимать основы мироздания и осознанно жить дальше. В те времена знания, выходящие за рамки советской идеологии, приходилось собирать буквально по крупицам. Слово «медитация» было в новинку, а суфизм находился вне закона. Мы от руки переписывали книги мистика Раджниша, древнеегипетскую Книгу мертвых, «Розу Мира» Даниила Андреева и много других материалов. С трудом добывали самиздатовские, напечатанные на ротапринте книги, которые дарили глоток воздуха в царящей вокруг несвободе.
