Первый суд признал участников убийства невменяемыми и вынес постановление о принудительном лечении. Я была уверена, что единственное, чего они заслужили, это смертная казнь. И начала биться за пересмотр дела.
В 1986 году добилась повторного суда. Снова полетела в Вильнюс. Первое, что сделала, — поехала в квартиру, где в тот свой приезд останавливался Абай и где все произошло. Открыла хозяйка. Она сразу заплакала, заголосила, упала на колени, начала просить прощения. Оказывается, зарыдала от страха, потому что была уверена: я пришла убивать...
Следователь обещал, что приложит все усилия для того, чтобы суд приговорил Абая к смертной казни. Но ему дали пятнадцать лет, Мирзабаю — двенадцать, Пестрецову, Седову и Бушмакину — меньшие сроки. В соседнем зале суда, где рассматривали дело о хищении государственной собственности, вынесли приговор о высшей мере, и я помню, как спрашивала следователя: «А безжалостный убийца отсидит срок и будет жить, дышать, смотреть на солнце?» Но он, конечно, отвечал, что ничего не может поделать, так решил суд.
Осужденных посадили в вильнюсскую тюрьму. Меня туда не пускали ни под каким предлогом. Хотя хотела лишь задать единственный вопрос: «За что?!»
Кажется, сегодня, когда прошло больше тридцати лет, я на него ответила сама. У Абая были неуемные амбиции, которые надо было постоянно «кормить». Меняя места работы, хотел отличаться от толпы, жаждал признания, поклонения. Вначале он предстал как гуру, поддерживая свой образ необычным поведением и проповедуя запрещенные цензурой эзотерические учения. Обожатели поспешили на поклон с жертвоприношениями, заглядывали в рот. Вокруг Абая стали собираться люди, которые искали ответы на вопросы о духовности, о неограниченных возможностях человека...
Забегая вперед, скажу, что вскоре после смерти Талгата я поехала в Беруни, где совсем недавно мы стучали в первые попавшиеся двери и всюду нас, толпу из двадцати — двадцати пяти человек, принимали безропотно. Перед нами расстилали дастархан, поили и кормили и только потом спрашивали: «Кто вы и куда путь держите?» Мне надо было знать, что же происходило там на самом деле. Когда мы останавливались в доме одного муллы, Борубаев говорил, что тот передает ему знания как лучшему ученику. Но когда я пришла в этот дом после гибели мужа, мулла объяснил, что Абай... приходил к нему лечиться от головной боли. А почет, который нам оказывали, — не более чем традиционное восточное гостеприимство, по законам которого люди, пришедшие в дом, посланы Аллахом. У Абая была удивительная способность создавать ореол таинственности вокруг своей персоны и своих действий.
Естественно, ему льстило положение лидера, он к нему привык. Но когда в середине 1980-х годов несколько приверженцев из москвичей и литовцев поняли, с кем имеют дело, и отошли, ему оставалось одно — удерживать авторитет физической силой. Для этого Абаю был необходим Талгат. Если уж такой человек перед ним преклоняется, то остальные должны и подавно! А муж публично сказал ему «нет». И этого Абай не смог ему простить.
