— Как ты не понимаешь, мне необходимо лететь. Нужна моя помощь. Отпусти.
Слова о том, что кто-то в нем нуждается, звучали для Талгата как заклинание. Но я ответила:
— Не могу тебя отпустить. Но поступай как знаешь.
— Все будет хорошо, не переживай. Заеду в Вильнюс на пару дней, а потом сразу в Кишинев, туда вы с Линдой и прилетите.
В Кишиневе Талгат заканчивал сниматься в картине «Жизнь и бессмертие Сергея Лазо», где играл японского офицера. На том и порешили.
Муж на самолет опоздал. Тогда начальник аэропорта, который очень любил артиста Нигматулина, посадил его в маленькую аэродромную машинку, и они буквально на летном поле догнали самолет. Талгат улетел. Его мама, пришедшая на следующий день в больницу, сообщила, что сын позвонил и у него все хорошо. Рассказал, что купил журнал «Советский экран», где он на обложке. Кстати, на фото муж обнимает колонну, а за ней стою я: причесывала Талгата и быстренько спряталась, когда началась фотосессия. Он потом ворчал: не понравилась челка, которую я ему сделала. Талгат был рад, что встретился в Вильнюсе с друзьями и договорился с одним из кинотеатров, что ночью покажет им свой фильм «Эхо».
А на следующий день в больнице Ташкента со мной начало происходить что-то непонятное. Как будто разъедало изнутри чувство странного беспокойства, даже паники. Я не могла найти себе места, маялась, накручивая километры по больничному коридору. Ночью чуть ли не начала биться головой о стенку, чтобы вышибить из себя состояние жуткого, ничем не оправданного страха. Когда буквально на час впала в забытье после снотворного, мне приснился сон. Я шла по улице, навстречу — Талгат, совершенно обнаженный, с ослепительной улыбкой, а я вижу, что по внутренней стороне его бедра, в районе паха, стекает струйка крови. Говорю:
— Ты сошел с ума? Ходишь голым по улицам!
Талгат, улыбаясь, отвечает:
— А что, разве нельзя?
Протягиваю руку, чтобы вытереть кровь, и в ужасе просыпаюсь.
Днем пришла его мать и сказала, что утром позвонили из Вильнюса: Нигматулин в тяжелом состоянии, необходимо, чтобы прилетел кто-то из родственников. Свекровь заявила, что сама никуда не поедет и с ребенком не останется. Я поняла: случилось что-то страшное, схватила Линду и помчалась в аэропорт, заехав к друзьям, чтобы взять в долг денег. С билетами в те годы было сложно, но всеми правдами и неправдами мне удалось добраться до Алма-Аты. Мама была в шоке — я прилетела в больничном халатике. Рейс в Вильнюс вылетал только на следующий день, не помню, как его дождалась.
В Вильнюсе до этого никогда не была, но в записной книжке сохранился адрес семейной пары, с которой мы однажды месяц прожили в Беруни. Однако когда позвонила им в дверь, мне очень холодно сказали, что я обозналась и мы не знакомы. Подумала: мало ли что, может, для них все азиаты на одно лицо. Хотя Нигматулина они забыть не могли, ведь так им восхищались! Позвонила еще одному знакомому литовцу и услышала, что ошиблась номером.
