На следующий день в коридорах Школы-студии на меня смотрят как на подписавшего себе смертный приговор. Доходили слухи, что даже ставили вопрос об отчислении. На «мастерстве» Евгения Николаевна Морес, закурив, сказала Маркову: «Что-то вчера Василий Петрович начудил, но вроде все ему с рук сошло...» Я от радости взлетел — мне отпустили грехи!
На третьем курсе к нам пришел Евгений Саныч Евстигнеев, чтобы поставить вместе с Софьей Станиславовной Пилявской «Женитьбу Белугина». И они доверили мне главную роль — я вдруг понял, что могу и героя сыграть! Как-то во время репетиции мимо проходил Олег Ефремов, заглянул в зал и заметил: «Молодец, мою любимую роль забрал!» Мы все влюблены были в Евстигнеева как кошки: он сам показывал каждого героя, а мы старательно пытались повторить, поэтому все студенты на самом деле играли Евгения Саныча — даже девчонки. Может, поэтому спектакль получился не очень хороший. Я с отрывком из «Женитьбы Белугина» в Театре сатиры потом показывался, и Плучек мне сказал: «Это тебе играть не надо. Дурак!» И в труппу меня не взял.
Не знал, что Евстигнеев собирался сниматься в фильме «Зимний вечер в Гаграх» — на последнем курсе меня туда тоже пригласили, но я никому об этом не сказал. А ведь наш спектакль ставил Евгений Александрович, могли бы договориться. Но Марков меня предупреждал: «Василь Петрович, будут звать в кино — не соглашайся, у тебя три главные роли в выпускных спектаклях!» И я не поехал даже на пробы, в результате роль досталась Панкратову-Черному.
Тем летом все-таки поучаствовал в других съемках — позвали в фильм «После дождичка в четверг» на роль скомороха, однако относились на площадке как к салаге. Съемки проходили в Крыму, и меня вызвали в аэропорт в первый же съемочный день. Ассистент по актерам подвел ко мне Татьяну Ивановну Пельтцер, вручил все ее вещи и сообщил: «Вась, ты сегодня сниматься не будешь. Мы тебя вызвали, чтобы чемоданы помог донести». Подъезжаем к Ялте на машине, за окном — высокие пирамидальные тополя. Пельтцер вздыхает: «Ну вот, последний раз их вижу».
В сказке я играл сначала молодого скомороха, потом меня гримировали под сорокалетнего, щетину клеили. Татьяна Ивановна удивлялась:
— Вась, чего из тебя такого страшного делают?
— Так там ведь сначала присказка, а потом сказка — мой герой уже взрослый.
— Так вот в чем дело?! А я сценарий не читала ни хрена! — последнее слово было даже крепче.
Но свой текст она знала, правда, песенку исполнила дубля с шестнадцатого: «Ты давай, огонек... или уголек? Разожги мой уголек... или тут у нас огонек? Совсем запуталась, дура старая!» — и сдабривала все непечатными выражениями.
А осенью меня ждала армия, поэтому и в театры не брали: показывался в «Моссовета», в «Сатиру», Театр Советской армии, но когда спрашивали: «Ты не можешь откосить?» — отвечал, что нет. В жизни не умею врать, даже психом прикинуться не могу. Хотя в армию жуть как не хотелось.
