В маминой семье было трое детей, и они всюду вместе ходили. В деревне говорили: «Вон ВаньМаньДунь идут!» — то бишь Ваня, Маня и Дуня. Мой дядя воевал в артиллерии, в первые месяцы войны получил ранение в кисть руки, пришлось ее ампутировать. С тех пор носил на протезе перчатку, но исправно владел одной правой. И смог сделать карьеру — в Москве был и технологом, и старшим инженером. Устроившись на Люберецкий хлебозавод, пригласил на работу сестру Маню.
Когда папа вернулся из армии, разыскал маму через знакомых в Москве и сделал предложение. Сначала у них появилась дочка Валя, а еще через семь лет я — родителям тогда уже дали двушку в «хруще» с таким же двориком, как в сериале «Ольга», где все друг друга знают. Папа любил играть на гармошке и здесь — даже покрасил лаком для ногтей мехи: «Чтобы культурно все было». А она потом слиплась и больше не играла. Еще читал бабкам свежую прессу. Очень плохо, с ошибками, но, думаю, у него были актерские задатки, которые я перенял. Старушки благодарно слушали, а когда отца хоронили, сокрушались: «Кто же нам теперь будет газеты читать?!»
На меня большое влияние оказала сестра. Кстати, она по характеру напоминает нашу сериальную Ольгу, что уверенной рукой направляет своих близких по жизни. В школе Валя училась прилежно, и учителя ко мне заведомо хорошо относились. Был среди них колоритный персонаж, с которого я частично срисовал характер своего Юргена, потому что большего чудака в жизни не знал, — Анатолий Филиппович Веровенко. У сестры он преподавал физику и каждый урок сначала проводил разминку: выдавал двоим ученикам боксерские перчатки и устраивал матч, в котором сам был судьей. Кстати, физик отличался зычным голосом, поэтому крики из его кабинета «Давай, мочи слева!» разносились по коридорам школы. Неудивительно, что вскоре Веровенко понизили до физрука (кем является и мой Юрген). Еще он преподавал труд, который требовал называть исключительно «производственным обучением». Знакомил нас с разными профессиями: «Что делают пескоструйщики? Пескоструят!» Уже после выпускного я зашел однажды в школу — встретил Веровенко, тот снял с груди значок и положил мне на ладонь:
— Вася, это твой пропуск!
— Куда? — не понял я.
— Зайдешь через несколько лет в школу — меня уже в охранники переведут. Покажешь значок, я скажу: «Проходи!»
И пошел по коридору, громогласно напевая: «А чири-пари-чири-чири-чири. Хо-хо!» — эту песенку я для образа тоже с благодарностью позаимствовал.
Что еще сказать о школе? Непросто быть самым маленьким в классе и знать чуть больше остальных. Хотя я не ходил в отличниках — гуманитарий с тройками по математике, но хулиганы меня задирали. И когда учился в седьмом классе, сестра решила, что пора мне подрасти — привела в секцию баскетбола. Стал разыгрывающим в люберецком «Спартаке», мог в корзину с нулевого угла попасть, но играть лучше рослых парней, конечно, и не надеялся. Тогда Валя подумала, что брату придаст особый шарм знание французского языка, и направила на курсы, которые я благополучно прогуливал в школьном тире. Сестра также занималась моим стилем. Правда, первые джинсы в четырнадцать купил себе сам: пошел ради этого на завод укладывать хлеб на ленту, заработал и тут же приоделся. Но мода тогда была на колокол — клеш начинался от бедра. Писк! Конечно, найти такие джинсы на советских прилавках оказалось невозможно. Обычно все сами себе шили, а у сестры подруга вернулась из Италии — и Валя мне достала импортные. Еще надыбала две рубахи — желтую и зеленую, а мама связала к ним жилет. И я ходил в школу не в форме!
