Казанские родственники нас не приняли — по какой причине, не знаю. Зато жена маминого брата написала: «Мы вас ждем». Поехали в Нижний Тагил, в поселок при «Уралвагонзаводе». Там нам выделили угловую восьмиметровую комнату в коммунальной квартире, а в проходной жила еще одна семья. Холод зимой в доме был жуткий: вода в стакане промерзала до донышка. Еще помню обнаглевших мышей, которые цеплялись за мамины распущенные волосы.
В Нижнем Тагиле я пошла в первый класс. Поскольку учителей на армию эвакуированных детей не хватало, уроки чтения, математики и письма проводили от случая к случаю — большую часть времени мы пели в хоре. Каждый день младший братишка Саша, которому шел второй год, увязывался со мной в школу и прятался под партой. Сидел тихонько и ждал, когда мне дадут ржаную булочку (всем ученикам полагался такой завтрак), чтобы прямо на месте, под партой, ее съесть.
Хлеб был лакомством. По детским карточкам его давали, но мама, оставив нам часть, меняла остальное на крупу, картошку, капусту. Несколько раз ездила с обозом по деревням, где выручала за отрезы, платья и костюмы овощи, подсолнечное масло, творог.
Не знаю, был ли у мамы офицерский аттестат отчима, по которому полагались продукты, — скорее всего, нет. Еще до отъезда, в Москве она получила извещение, что муж пропал без вести. О судьбе Александра Алексеевича Фоломеева мы ничего не знали до 1947 года, пока он неожиданно не появился на пороге. Оказалось, в самом начале войны его часть попала в окружение, из которого к своим прорвалось несколько человек. Что было потом и где отчим провел шесть лет, нам, детям, никогда не рассказывали...
Моего родного отца на фронт не взяли из-за плохого зрения, но его профессия лесотехника была очень востребована — дерево использовалось для строительства окопов, блиндажей, противотанковых укреплений. У папы было несколько наград за ударный труд в тылу.
Мы вернулись в Москву весной 1943-го. Комната в коммуналке неподалеку от Новодевичьего монастыря, по счастью, осталась за нами. После нашего отъезда ее заняли соседи по лестничной площадке, а когда мы приехали, эти люди сразу, без всяких разговоров, комнату освободили. Хорошо помню восторг и невероятное счастье, которые ощутила, увидев свои игрушки, кровать, стены с обоями, где был знаком каждый завиток. Внутри все пело: «Я дома!»
