Взрослые очень веселились. Став чуть старше, я не пропускала ни одного спектакля в детском театре, откуда сразу шла в книжный магазин и покупала сказку или пьесу, которую только что видела на сцене. На дачной террасе устраивала свое представление, соорудив декорации и костюмы из подручных средств.
Родители разошлись, когда мне было пять лет, а старшей сестре девять. И папа, и мама быстро создали новые семьи, где тоже родились дети, но мы с Наташей никогда не чувствовали недостатка ни в материнской, ни в отцовской любви. Летом постоянно курсировали между двумя соседними дачами — отчима и папы, и везде нас кормили вкусненьким, баловали. А младших братьев я и Наташа очень любили всю жизнь...
Детей в ту пору принимали в школу на год позже. После того как в мае 1941 отметили мое восьмилетие, взрослые стали собирать «приданое» для первого класса: форменное платье, фартуки, бантики — а двадцать второго июня началась война. Отчима призвали на фронт в первый же день, а растерявшаяся мама обегала всех соседей и подруг с вопросом: «Ехать в эвакуацию или нет?» Только те и сами не знали, что делать. По радио говорят, Москву не сдадут врагу ни при каких обстоятельствах, а все заводы и фабрики вывозятся на Урал и в Сибирь.
До ноября мы жили на даче. В огороде вырыли большую глубокую яму, накрыли ее досками, и там со всей большой родней прятались во время налетов. Стоило взрослым отвлечься, мы, глупая ребятня, высовывались в дырку между досками, смотрели, как наши самолеты и зенитки сбивают фашистов, и кричали до хрипоты: «Вот вам! Ура-а!»
В ноябре 1941-го немцы вплотную подступили к Москве, многие из знакомых эвакуировались, а мама все не решалась: «Куда я с четырьмя детьми?» Мы с Наташей уже считались взрослыми, а братики были совсем маленькими: одному полтора года, другому — девять месяцев. В конце концов, испугавшись надвигающегося голода, мама повезла нас к родственникам в Казань. Багаж собрался огромный — в единственный чемодан и множество сумок сложили отрезы ткани, мамины платья, посуду, надеясь, что на новом месте все это пригодится. Ехали на перекладных, и в моей памяти на всю жизнь остались ночные полустанки. Точнее, ужас, который я там испытала. Мы с Наташей сидели на горе вещей, укачивая братьев, а мама перетаскивала багаж с одного места на другое. Кругом тьма — глаз выколи, со всех сторон — то ли шум ветра, то ли звук шагов. От страха, что сейчас откуда-нибудь выскочит вор, стащит узел с вещами, а я не смогу побежать за ним, потому что держу на руках брата, внутри все холодело.
