Мы приезжали в какой-то незнакомый город, он со всеми общался, а меня в упор не видел. Я спрашивала: «Ну Георгий, ну как же так? У нас же дочка, Алиса!» А он молчал. И постепенно уже не во сне, а наяву перестал замечать и меня, и мои проблемы. А потом собрал вещи и ушел.
Денег он практически не давал, так, копейки время от времени. Но зато ухитрился лишить меня официального сайта, на который был завязан мой бизнес: гастроли, поклонники, все общение шло через сайт. Перепродал или отдал его какому-то Коле или Васе, я так и не поняла, темная вышла история, не знаю, кому и зачем понадобился мой сайт.
Пришлось самой осваивать Интернет. Ничего, я разобралась что к чему, стала общаться с фанами и обзавелась кучей друзей.
Таня, мой директор, тоже когда-то была моей поклонницей. Мы начали общаться в Сети, а потом познакомились офлайн и подружились. Как только я освободилась от своей мучительной страсти, судьба или какая-то высшая сила стала подбрасывать мне хороших людей. Началась другая жизнь, насыщенная и счастливая. А потом я снова попала в «Мираж».
Наверное, нужно было идти вперед не оглядываясь. На что я рассчитывала? Что, наконец, запою как полноправная солистка, а «золотой голос» — Суханкина, которая только сейчас получила от «Миража» славу, зрителей, аплодисменты, этому обрадуется? Что смогу решить там вопросы, которые мы и по горячим следам решить-то не могли? Что историю можно вернуть и переписать набело? Господи, это же наивность чистой воды.
В Адлере прихватило спину. В группе знали, что на большие расстояния могу ездить только в машине, лежа на заднем сиденье, потому что перенесла операцию на позвоночнике. А тут возникли какие-то проблемы, пришлось больше ста километров трястись в автобусе по «серпантину». Хотела после этой экзекуции отлежаться в гримерке, но там не оказалось нормального дивана, лишь кушетка с высокими бортами. Попробовала пристроиться — тут же скрючило. Закричала в голос. Прибежали наши, а я не могу пошевелиться, только плачу.
Опять помог Лавров. Постелил тряпку на пол, положил меня и стал потихоньку вытягивать, массируя спину. Кое-как оживил. По крайней мере смогла выйти и отработать. Спина все равно болела. Суханкина никак не отреагировала, но хотя бы не трещала как сорока.
Зато на следующий день ее просто прорвало. У нас был концерт в Геленджике, и Рита перед каждой песней объявляла: «Музыка Андрея Литягина, пою я». Меня это уже достало, я начала разговаривать вместе с ней и вставлять реплики поперек ее текста. Только так можно было восстановить хоть какую-то справедливость. По-моему, если уж хочешь представить песню по всем правилам, как в советское время, надо объявлять обоих авторов — и музыки, и текста: «Музыка Владимира Шаинского, слова Михаила Танича».
Но Суханкиной это не приходит в голову. И нормального юмора она, видимо, не понимает, только «откровенные» шуточки, над которыми очень громко смеется, а ирония, тем более самоирония — для нее понятия не доступные и недопустимые соответственно. И вот Рита опять заводит: «Музыка Литягина…», а я быстро вклиниваюсь и добавляю для смеха «…в аранжировке Шаинского».
Она смотрит дикими глазами, но не успевает ничего сказать: звуковик ставит фонограмму, приходится петь.
Следующая песня моя, она ее уже давно не объявляет. И я сама говорю:
— А это…
— Песня Шаинского… — бросает Рита. Ничего лучше придумать не может.
— Минуточку, Шаинский тут ни при чем. Эту песню написала я.
— Ха-ха! Света шутит, — язвит Суханкина. — Вы же понимаете, что в этом коллективе все написано великим Андреем Литягиным.
Она бросает мне вызов. И я не выдерживаю:
— Нет, вообще-то это моя песня.
