Расплатой, по ее убеждению, должно было стать расставание. Пусть не как друзей, но как любовников. Лист переехал в гостиницу, а когда подошел к концу его отпуск, вернулся в Веймар один. Каролина же заявила, что навсегда останется в Риме, поближе к святым местам, где ей предстоит до конца жизни замаливать свои грехи.
Поначалу Ференц надеялся, что она одумается, возобновит хлопоты о разводе и вернется к нему. Однако после того как в 1864 году в России скончался князь Витгенштейн, а Каролина так и не пожелала стать женой Листа, стало ясно: возврата не будет. О ней, о ней, о не отпускавшей его сердце Каролине, а вовсе не о несчастной, растерянной дочери и ее душевных муках он и думал тогда, осенью 1864-го. И теперь сполна пожинает плоды собственного эгоизма.
Так и не поговорив о том, что снедало душу Козимы, отец и дочь расстались в Марселе. Лист отправился в Италию навестить Каролину, а Козима в Мюнхен, где ее ждали муж... и Рихард. Незадолго перед тем в жизни вечного скитальца Вагнера совершилась неожиданная и без преувеличения эпохальная перемена: вступивший на баварский престол король Людвиг II заявил о желании стать меценатом композитора и спонсором постановок его опер, предложив Вагнеру пригласить для этого в Мюнхен лучших музыкантов на его вкус.
Одним из первых летом 1864 года приглашение получил Ганс фон Бюлов, которому предложили место придворного капельмейстера с жалованьем в две тысячи флоринов, а в апреле 1865-го фрау фон Бюлов произвела на свет третью дочь, Изольду. Крестным девочки стал Рихард Вагнер, и слухи о том, что он и есть настоящий отец ребенка, немедленно поползли по всей Баварии.
«Куда ты идешь? <...> Все мертво для тебя, кроме одного человека, которому, как ты надеешься, ты нужна, только лишь потому что он говорит, что не может обойтись без тебя? Увы! Я предвижу, что очень скоро эта необходимость превратится в обременение, и, находясь в его власти, ты обязательно сама почувствуешь обиду и раздражение, вопреки тому, что он говорит сейчас. ...Смертельным ядом пропитана та основа, на которой вы стремитесь построить свое благополучие. <...> Ты легкомысленно растрачиваешь жизненно важные и святые силы своей души, упорствуя во грехе. Это разбивает мое сердце! <...> А как насчет ваших детей? Чему вы научите их?.. Смогут ли они понять, что следует называть зло добром, день — ночью, а горькую пищу — сладкой? Да, дочь моя, то, что ты собираешься сделать, есть зло перед Богом и людьми. Все мои убеждения и опыт протестуют против этого, и я прошу тебя... отказаться от своего рокового плана и опасных заблуждений и не приносить себя в жертву заклятому идолу...» — и сейчас, спустя столько лет, Лист помнил каждую фразу отчаянного письма, посланного Козиме в ноябре 1868 года. Письмо это, как он теперь ясно сознавал, возвело между ним и дочерью стену, которую Ференц тщетно пытается разрушить. Теперь он и сам не понимал, как могли выйти эти безжалостные строки из-под его пера, пера любящего отца, человека, который и сам так много и так трагически любил в своей жизни. Или его рукой в тот миг водила вовсе не забота о счастье дочери, а желание возвыситься в глазах новоявленных духовных отцов, а заодно и в глазах Каролины, все глубже погружавшейся в молитвы?
