Летний вечер на улочках Байройта давно догорел, а седой старик в черной сутане все сидел в своем кресле, не зажигая свечи. Ему казалось, что в темноте лучше слышны звуки. Глаза в последнее время нередко подводили Ференца, врачи говорили — катаракта, но слух, тончайший слух великого Листа оставался по-прежнему острым. Дом фрау фон Фрёлих стоит так близко от виллы Вагнеров, что если прислушаться, можно различить шум деревьев в их саду. Ему показалось или у входной двери послышались шаги? Вдруг Козима, одумавшись, все же пошлет за отцом? И они наконец-то вместе оплачут дорогого обоим Вагнера... Но часы продолжали одиноко тикать в темноте, унося с собой мгновения короткой летней ночи, а с крыльца дома не доносилось ни звука.
Разумеется, с Рихардом Лист в конце концов помирился: при всей вздорности характера Вагнер был на удивление незлопамятен и свято чтил память о поддержке, которую ему много лет оказывал Лист. В 1872 году при финансовой помощи по-прежнему восторгавшегося его музыкой короля Людвига Баварского Вагнер начал строительство в городке Байройте большого оперного театра. И первым, кого он пригласил на торжественную закладку фундамента, был Ференц. В том же году Рихард с Козимой навестили старого друга в Веймаре.
Казалось, что между друзьями снова все по-прежнему. Вновь, как когда-то, Лист и Вагнер часами беседовали о музыке, делясь мыслями и звуками. Строили общие грандиозные планы... Но стоило Ференцу остаться с Козимой наедине, как в комнате будто распахивалось окно и почти неощутимый сквозняк начинал выдувать все скопившееся тепло... А потом на пороге вновь появлялся Рихард, разбрызгивавший вокруг искры неукротимой энергии, лицо Козимы расцветало улыбкой и Лист старался побыстрее забыть о злосчастном сквозняке.
В последний раз они виделись в Венеции, куда Вагнеры отправились после завершения второго Байройтского оперного фестиваля, где широкой публике впервые была представлена новая опера Вагнера «Парсифаль» и где Лист, разумеется, был одним из самых дорогих гостей.
Вагнер настоял, чтобы в Венеции они поселились вместе. Козима кротко согласилась, и Листу, всю жизнь страстно мечтавшему о собственном доме, вдруг показалось, что его мечта сбылась. Оживление общих трапез, уют тихих вечеров у рояля... День за днем он оттягивал отъезд, словно чувствуя, что часы этой неожиданно родившейся хрупкой и обманчивой семейной идиллии уже сочтены. Тринадцатого января Лист наконец уехал в Будапешт, а ровно через месяц в том самом палаццо Вендрамин-Калерджи на Гранд-канале, где он провел два счастливых месяца, умер от сердечного приступа Рихард. Прислуга перешептывалась, утверждая, что припадок спровоцировала сцена, устроенная мужу Козимой, которая не без оснований ревновала его к одной из оперных солисток. Кое в чем Лист оказался все же прозорливее дочери...
