Артистка, кстати, была еще та! Если бабушка оказывалась среди незнакомых людей и разговор заходил о Григоре Григориу, делала заинтересованный вид, расспрашивала, а потом неожиданно заявляла: «А вы знаете, что я его мать?» Но когда ее спешили представить как маму известного актера, удивлялась: «Разве я просила об этом?» Такова была постоянная драматургия бабушкиной жизни, замешенная на огромной любви. Папа обращался к ней на «вы», ласково и иронично называл по имени-отчеству. Приезжал в родной дом на черной «Волге», сигналил и кричал: «Акулина Исаевна, открывайте ворота!»
Остальными же членами семьи нередко командовал, ему хотелось непременно настоять на своем. У нас с отцом периодически вспыхивали ссоры, и он переставал со мной разговаривать. Первым на примирение шел я — невозможно же неделями делать вид, что не замечаем друг друга. Жил с родителями: после того как женился, хотели разъехаться, но мама воспротивилась, она привыкла к моей семье. Стычки происходили из-за вещей, на мой взгляд, несущественных. К примеру отец, получивший суровую крестьянскую закалку, считал, что мы неправильно воспитываем сына, слишком либеральны с Кристианом. Хотя когда родилась дочка, как же папа обнимал и целовал Екатерину! Сладко, тепло!..
Перед моим окончанием школы решил, что сын должен пойти по родительским стопам. А я об актерской профессии не думал — был далек и от театра, и от кино, даже в самодеятельности не участвовал. Но перечить не стал. Готовить меня к поступлению папа принялся сам. Намучился страшно: я был зажат и избавить меня от скованности не удавалось. Отец ругался, не знал, что со мной делать. Подключилась мама, с ней получалось лучше. По настоянию папы я отправился поступать к Евгению Матвееву, набиравшему курс для ВГИКа в Кишиневе. Прослушал тот меня — и не взял. Позднее я поступил в Кишиневский театральный институт к педагогу вахтанговской школы Илье Тодорову, который научил меня режиссуре. Отец, пусть и не в точности, но добился своего.
