Мы жили так: отец, мать и нас, братьев, трое — в одной квартире, дядя — в соседней, но, по сути, с нами. Позднее, перебравшись в другое место, соединили две квартиры, прорубив между ними дверь. Мои родители растили дядиных сыновей, Георгий Александрович ставил спектакли, в которых играл папа, мама держала дом и принимала активное участие во всех разговорах, которые постоянно вели муж и брат. Быт в нашей семье не обсуждали — он никого не волновал, имело значение только нематериальное, и прежде всего искусство.
Беседы часто перерастали в споры, такой крик стоял! В театре во время репетиций тоже слышалось: «Гога!», «Женя!», а дома-то... Мама с дядей, оба эмоциональные, забывшись, начинали пререкаться на грузинском, которого папа не понимал. «Что вы по-грузински? — возмущался. — Ну вас!» И уходил спать. Иногда до глубокой ночи — мать с дядей до двух-трех, отец максимум до часу — засиживались на кухне в специально выгороженном уголке, где поставили большой стол, за которым и собирались. Курили без остановки. Папа в какой-то момент бросил, проявил силу воли, а дядя с мамой продолжали дымить. Чтобы избавиться от пагубной привычки, вызвали то ли китайца, то ли корейца, лечившего иглоукалыванием. И вот, помню, сидели у нас в гостиной Товстоногов и актеры театра, по-моему, Алиса Фрейндлих и Олег Басилашвили, утыканные иголками, как дикобразы, и очень сосредоточенные. Для Георгия Александровича лечебные сеансы заканчивались тем, что он убегал курить на свою половину в ванную. Мать его там обнаруживала, и начинался скандал. А дядя ни думать, ни репетировать без сигареты не мог.
— Георгий Александрович и Евгений Алексеевич прислушивались к мнению вашей мамы в творческих вопросах?
— Если отец отказывался от роли, а он же вздорный был — предъявлял непомерные требования и к материалу, и к себе, настаивала, чтобы согласился. Но убедить мужа не всегда удавалось. Когда он сотрудничал с Товстоноговым — в театре с ним в основном и работал, мог оставить уже начатое. Бросил же репетировать «Смерть Тарелкина»:
— Не буду это играть!
— Идиот! — кричала мать. — С ума сошел?!
С превеликим трудом, но уговорила его на спектакль «Карьера Артуро Уи», роль в котором стала у папы одной из лучших. Мама знала его возможности, к тому же она обладала тонким художественным вкусом.
При этом Додо была настоящей грузинской хозяйкой: всех обихаживала, несмотря на приходящую домработницу, стояла у плиты — чужой готовки семья не любила, накрывала столы для многочисленных гостей. Постоянно кого-то привечала: знакомые и чужие люди, иногда довольно странные, жили у нас неделями. Когда кто-то из домашних тихо возмущался, слышали от нее: «Что за эгоизм?!»
