«Ну что, лимитчица, зацапала себе богатого?!» — «Вы ошибаетесь, я родилась в Москве». — «Значит, позарилась на квартиру!»
Мама никогда ничего не рассказывала о моем отце. В доме не было ни одной его фотографии. Если приставал с расспросами, сухо и коротко отвечала: «Он погиб на финской войне».
Конечно, мне хотелось знать больше. Но я чувствовал, что тема эта запретная, покрытая тайной. Помню, мама принесла ордер на бесплатную пару обуви — купить ребенку приличные ботинки было ей не по карману.
Развернул бумажку и прочитал: «Шалевич Слава (отец убит на войне), настоящим предписываю выдать одну пару ботинок». И подпись. После этого стало окончательно понятно, что отец никогда к нам не вернется...
Я родился в Москве. С мамой и ее сестрой мы жили в коммуналке на Старом Арбате. Наша единственная комната была перегорожена: на одной половине ютились мы, на другой — тетя Паша. Дом стоял прямо во дворе Театра Вахтангова, с которым вся моя жизнь будет связана неразрывно.
В первые же дни войны немецкая бомба угодила прямо в фасад, помню, как мы с пацанами носились по развалинам здания, подвалы которого стали для нас бомбоубежищем. Арбат являлся правительственной трассой, и по нему ежедневно проезжал Сталин.
Чтобы не огорчать вождя, руины моментально огородили стеной. Но в памяти отпечаталось, как в один прекрасный день у нее остановился черный «ЗИС», из автомобиля вышел всем знакомый усатый человек, указал на разрушенный театр, сел обратно в машину и уехал. Позже, уже играя в вахтанговской труппе, я поинтересовался у главного режиссера Рубена Николаевича Симонова:
— Могло такое быть или мне это приснилось?
— Могло, — ответил он, — Сталин действительно там был и даже сказал: «После войны мы построим здесь новый театр».
Вскоре нас с мамой разлучили: всех детей Киевского района, не спрашивая родителей, отправили в эвакуацию в Саратовскую область.
Плыли на пароходе. Глубокой ночью всех высадили на берег перед грязно-серой горой, которую освещал одинокий тусклый фонарь.
— Что это? — спросил я.
— Соль.
А в руке у меня, семилетнего, был кусочек сахара — мама успела сунуть на прощание. Запомнил это на всю жизнь. Наверное потому, что история моей жизни словно соль и сахар: не успеешь насладиться сладким моментом, к нему немедля примешивается вкус слез.
Нас разместили в детском доме. Местные ребята сразу стали показывать столичным неженкам, кто здесь хозяева. Желая вычислить среди новоприбывших евреев, они требовали, чтобы мы чисто произносили скороговорку: «На горе Арарат растет крупный виноград».
