Мы заняли позицию на углу гостиницы «Националь» и наблюдали выходящих оттуда женщин. «Говорю тебе — точно она!» — кивнула я в сторону длинноногой блондинки в короткой норковой шубе. «Быть не может! — не верил Петр. — Они все сиськастые, с большими попами!» Смекнув, что мы пытаемся вычислить «интердевочку», к нам притулилась какая-то бомжиха и выдала свое авторитетное мнение: «Да енто же известная ... !» Я потащила Петра на такую необычную «экскурсию», потому что он ни за что не хотел снимать кино по сценарию Кунина: «О валютных проститутках?
Я что, тут большой специалист?» И Лену Яковлеву в этой роли совершенно не видел: «У нее ноги, как веревочки! Таких среди них не бывает!» Но наш поход открыл Тодоровскому глаза на ночных бабочек. По сути я впервые выступала в фильме мужа в качестве негласного продюсера…
«Ты у меня деловая, даже слишком», — шутил Петр о моем характере. Но так распределились наши роли с первых дней совместной жизни: он — художник, творец, а я более приземленный член семьи, думающий о хлебе насущном.
Когда будущий муж впервые привел меня в свою одесскую квартиру, все столы и полы там были заставлены пустыми бутылками как следствие частых гулянок.
«На что же мы будем с тобой жить?» — растерянно спросила я. «А мы сдадим всю стеклотару!» — нашелся Петр.
И даже такая «радужная» перспектива меня не напугала — никто не мог противостоять обаянию Тодоровского. Половина Одессы была в него влюблена: серо-зеленые глаза, кудрявые черные волосы… К тому же Петр виртуозно играл на гитаре, пел… И был уже известен в городе как композитор и оператор местной киностудии. А сначала за мной ухаживал другой композитор, причем его приятель. Я тогда училась в Институте морского флота и танцевала в студенческом коллективе. На одной из репетиций в одесском Доме культуры Петр впервые обратил на меня внимание: заметил, как его друг помогает одной из танцовщиц ботики надеть…
