— А что случилось?
— Мозговую опухоль проглядели. У Максима два раза были аварии, травмы незаживающие. А в больнице томограф сломался, диагноз не поставили, пошел отек. И уже было поздно, ничего нельзя сделать. Господи, у меня такой ребенок талантливый был! Пианист, художник, умница, на работе его ценили...
Донатас звонит, твердит: «Приезжай». Я отвечаю, что у меня сын уходит, а он все свое: «Приезжай, будем держаться друг за друга!»
Максим умер 8 мая, и тут же мне звонок из газеты: «Правда, что вы замуж за Баниониса выходите?» Журналисты и в самом деле звонили Донатасу, тот сказал, что сделал мне предложение, что я мудрая, спокойная, и он надеется, что его семья меня примет. А я лежу без сил, думаю: «Хоть бы мне умереть...» Если бы не младший сын и внук, наверное, так бы и случилось…
Последний раз голос Донатаса я слышала в конце мая, потом у него диагностировали инсульт. 28 апреля справили юбилей — а через полтора месяца клиническая смерть. В сентябре его не стало, и я думаю, что последние два месяца он многого не понимал.
Через четыре месяца после ухода сына не стало Донатаса. На его похороны я не поехала. В те месяцы я металась по квартире, выла и кляла себя за то, что сидела в Вильнюсе, а своего ребенка не спасла. Как-то Донатас спросил: «Случись что со мной, пропустят ли тебя через границу без визы?» Так и произошло. Виза, правда, была — не было сил… Только попросила одного хорошего знакомого положить от меня на гроб розу.
Сейчас сижу, смотрю на фотографии. Разговариваю с ними обоими, словно с живыми. Не нахожу места от тоски и боли.
