И два хороших, любящих друг друга человека, Митя и Катя, таких наломали дров, что Катя оказалась в «психушке». В общем, поклеп на систему. Крамола. Не может советский человек быть доведен до «психушки». Они запретили спектакль.
Это было похоже на выстрел в только что взлетевшую птицу. Мы камнем упали в воду. Чахотку у Чехова спровоцировал чудовищный стресс после провала «Чайки» в Александринке. Милый Александр Моисеевич! Как он выдерживал все эти стрессы на протяжении многих лет? Как он выдержал и этот акт невежества, тупости и несправедливости? Выдержал. «Александр — муж, защитник».
Что происходило тогда с Володиным, с Опорковым, с лучшим директором «Ленкома» Рубином Милоновым, получившим за этот спектакль свой пятый выговор, — это тема отдельного разговора. Но правда всегда торжествует. Правда, потом. Месяца через два мы сыграли «Любимых» для московской комиссии. Она была вызвана проверить, действительно ли есть крамола или наши ленинградские монстры «перебдели».
Повторная сдача состоялась накануне нового, 1972 года. Бывший директор Рубин Сергеевич Милонов рассказал мне, что напряжение у партийных властей по поводу нашего спектакля было с первых наших репетиций. В «Ленкоме» репетируется Володин! Это как если бы в подвале этого угрюмого здания была заложена мина. Поэтому на первую сдачу они приходили не обсуждать, а запрещать спектакль. И сделали это.
Московскую комиссию позвали на повторную сдачу, чтобы они закрепили свой успех. От Милонова потребовали, чтобы сдача была назначена на утро и чтобы в зале никого не было, кроме чиновных лиц и членов худсовета. Милонов сказал: «Да, конечно», сдачу назначил на вечер и собрал полный зал. Поставленные перед фактом, они вынуждены были проглотить свое возмущение.
Публика приняла спектакль восторженно. Московские гости сделали вид, что они тоже фантики: «Так спектакль о любви? Ну и пусть себе играют на здоровье!» И нашим местным строгим блюстителям ничего не оставалось, кроме как разрешить нам играть.
И мы стали играть. Было все, что сопутствует большому успеху: полные залы, иногда даже конная милиция, цветы артистам в большом количестве. А также мерзкого содержания анонимные письма и звонки по телефону артистке Малеванной за пять минут до начала спектакля, сердечные приступы и скорая помощь у служебного входа. Плата за успех.
Но было счастье, когда «сплоченная в боях» небольшая стайка артистов на сцене и более тысячи разрозненных, чужих людей в зрительном зале превращались вдруг в единое целое. Наступала тишина абсолютного взаимопонимания, а ведь дороже взаимопонимания ничего на свете нет.
Часто за кулисы приходили заплаканные женщины, горько сетовали на то, что не сумели уберечь счастье, сохранить любовь, неправильно вели себя в сложных ситуациях. И, забывая о спектакле, мы просто говорили о жизни. Разве это не дорогого стоит?
Я играла спектакль около пяти лет, а после моего ухода из театра спектакль шел с неизменным успехом еще двенадцать лет! Его увидели в разных городах, от Таллина до Владивостока. Спасибо Володину за это счастье.
