Александр Лазарев-старший играл «Человека из Ламанчи» в Театре Маяковского. Как-то мы с ним вместе снимались в сериале «Мелочи жизни», и он сказал: «Я уже эти роли отдаю, возраст не тот». А было ему лет шестьдесят, наверное. А Зельдин премьеру сыграл к 90-летию.
Зельдин всегда много работал. И до самого последнего вздоха. Если было мало работы в театре, брал какую-нибудь роль в кино. На все соглашался, никогда ни от чего не отказывался. Это нам он запомнился как учитель танцев или барон Мюнхгаузен, а на самом деле Владимир Михайлович играл много всякого — и хорошего, и похуже. Зельдин работал как вол, и ему это очень нравилось. Сцена была его жизнью. Он другого не знал, не умел.
Вета, помню, мне жаловалась:
— Володя и гвоздя не может забить.
А я его защищала:
— Не хватало, чтобы он забивал гвозди, он для другого создан!
Они никогда ни в чем не нуждались, но при этом жили скромно. Зельдин снимался в кино, в театре уже довольно много платили. Доплачивали, по-моему, и от правительства, и от Москвы. Ел он мало, не пил, не курил. Никаких хобби у него не было. Да ему не деньги были нужны, а работа.
Однажды, помню, приходит и говорит:
— Я согласился на одну съемку.
— Кого же вы будете играть?
— Васю Резаного.
Я чуть в обморок не упала! Такой лорд, такой аристократ, и вдруг какой-то Вася Резаный. В фильме «Классик» Зельдин появляется на одну-две минуты, но это было так эффектно, так потрясающе. У него был поразительный нюх — соглашался на какую-то дребедень, а в итоге это получалось заметной картиной. «Классик» оказался очень хорошим фильмом, а он в нем — настоящим бриллиантом. А ведь всего один съемочный день! Зельдин играет большого мастера бильярда. Его герой филигранно забивает шары в лузу, и только дрожащие руки выдают его волнение...
— Зельдина всегда преследовала безумная толпа поклонниц, как он к ним относился?
— Да вы бы видели, сколько юных поклонниц Владимира Михайловича появлялось, куда бы мы ни приехали! Когда на его спектакли приходили пенсионерки, я могла это понять. Но часто я видела молоденьких девочек. И ведь стоят они у служебного входа, ждут своего кумира, приносят цветы!
Как-то заметила одну девочку, она так плакала на спектакле. Я ее спросила:
— А почему ты так любишь Зельдина, ведь ты такая молодая? Твое место на концерте Димы Билана.
Ее ответ меня поразил:
— Я хочу увидеть идеал.
И потом я, выступая на юбилейных вечерах Зельдина, говорила зрителям: «Как счастлива Вета, что рядом с ней такой муж, я часто думаю, вот бы методом клонирования его размножить, чтобы у каждой женщины был свой Зельдин, пусть маленький, но свой».
Куда бы с ним ни приезжали, царил страшный ажиотаж, билетов на спектакль не достать. Однажды в Питере преданные поклонницы взяли в аренду открытый лимузин и целый день катали его по городу. Его все любили. Даже Валентин Гафт, чьи эпиграммы бывали острыми, Зельдину написал лирические строчки:
Был пройден путь большой и яркий,
«Учитель танцев» что?! Бог с ним!
Он так любил свою свинарку,
Как дай ей Бог любимой быть другим.
Вета с поклонницами мужа дружила, она была абсолютно уверена в себе, в их отношениях. Но где-то в очень пожилом возрасте Веты все-таки появилась женщина, которая ее очень огорчала. Так бывает: толпы поклонниц абсолютно спокойно проходили мимо, а одна так ее зацепила, что Вета вдруг запереживала.
Эта поклонница часто приходила в театр, на каждом спектакле сидела в первом ряду с огромным букетом, стремилась все время оказаться рядом с Зельдиным. Она имела какое-то отношение к Дому моды Славы Зайцева. Они с мужем появились рядом с Зельдиным как друзья, поклонники творчества. По-моему, ей было лет сорок, а ему под сто. Зельдину льстило внимание молодой женщины, он даже немножко ею увлекся. Почему-то его увлечение очень больно кольнуло Вету, и это притом что она была очень уверенной в себе женщиной. У нее не было каких-то безумных комплексов, но, конечно, ей уже было восемьдесят. Года два, наверное, все это тянулось. Вета была очень неспокойна, иногда звонила и плакала. Я ее успокаивала: «Вета, смешно даже об этом думать». И ему говорила:
— Владимир Михайлович, ну перестаньте вы крутиться с этой женщиной, Вета переживает. Вам же важнее спокойствие жены.
А он на это ответил так:
— Олечка, если вы хотите, чтобы я подольше ощущал себя бодро, то не надо мне ничего диктовать.
