— Николай Николаевич, по-моему, первого артиста так берем в театр.
Я забеспокоился:
— А если Гончаров диплом не даст?
— Ну и что? Бабушка Пельтцер у нас без диплома работает, и вы будете.
Но диплом я получил. Я как-то быстро прижился в «Ленкоме». Сначала были вводы в разные спектакли — «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», «На всякого мудреца...», «Гамлет». Вскоре выпустили сказку «Бременские музыканты», потом «Поминальную молитву». Я стал своеобразным талисманом мастера, все очень удивились, когда Марк Анатольевич выпустил какой-то спектакль без меня: «Почему, ты же должен был хоть одно слово там сказать?» У меня были сначала большие роли, со временем они становились все меньше. Но это ничего, это тоже хорошая школа, с текстом-то и дурак сыграет, а ты попробуй сыграй без него. В «Шуте Балакиреве» мне было несложно: мой Лакоста говорил неразборчиво. Поначалу я что-то импровизировал, и сидевший на репетициях Григорий Израилевич Горин говорил: «Литуем все, что делает Иван Валерьевич». Но в итоге эту сцену сократили.
— А каким по-человечески был Захаров, как он относился к артистам, за что мог разгневаться?
— У каждого из нас свой Марк Анатольевич. Захаров — один из немногих режиссеров, который был одинаково успешен и в театре, и в кино, другого такого равновеликого я не знаю. Хотя и Петр Наумович фильмы снимал, и Анатолий Васильевич. Но их картины не были настолько успешны, так раздерганы на цитаты, их не смотрела вся страна. Захаров, как великий мистификатор, стал одним из выдающихся режиссеров, хотя не имел режиссерского образования и в душе оставался актером. Он любил эффектные жесты, для красного словца мог на кого-то наступить, кого-то очень больно щелкнуть по носу. Половина труппы его безумно боялась, скажу так, до физиологических проявлений. Люди бледнели, впадали в ступор, на репетиции, когда требовалось произнести всего одну фразу, шли пятнами, не могли ничего выговорить, садились мимо стула, психика отказывалась работать.
Даже всенародно обожаемый и очень любимый Марком Анатольевичем Александр Гаврилович Абдулов, единственный актер, который снялся во всех его фильмах от «12 стульев» до «Убить дракона», даже он, уже будучи руководителем концертно-кооперативного объединения «Ленкома», директором Московского международного кинофестиваля, его побаивался. Он всегда учил текст и, если опаздывал на репетицию, предъявлял Захарову какие-то левые справки, считал, что в таком случае лучше вообще не прийти, чем опоздать.
Конечно, Марк Анатольевич наводил на труппу священный ужас, и совершенно справедливо, он сам говорил: в театре, как в клетке с хищниками, поворачиваться к ним спиной нельзя. Театр — дело коллективное, там дашь послабление одному, посыплется все, поэтому поддерживал железную дисциплину.
Когда мы сидели в кабинете по поводу моего принятия в «Ленком» и выпили коньяку, Захаров предупредил: «У нас алкоголь — табу». Исключительно на этой почве он расставался с выдающимися артистами, увольнял, если человек позволял себе явиться в театр подшофе, ну я не буду называть фамилий. Уж не говорю про неизвестных артистов. Про одну актрису шутили, что она занимает должность санитара театра, потому что ходит принюхивается, от кого пахнет алкоголем, а потом стучит об этом в соответствующие кабинеты. Если до Захарова доходили слухи, что человек пьет, участь его была решена. Как он любил Сережу Фролова! Но то, что артист сильно выпивал, стало краеугольным камнем, он снял его с главной роли в «Шуте Балакиреве», им пришлось расстаться. Я точно знаю, что за Сережу просили Янковский, Абдулов, коллектив театра написал письмо, Сережа действительно безумно талантливый. Но когда Захарову показали Сережину переписку с завтруппой, тот слал ей эсэмэски в ночи в соответствующем состоянии, решение Марка Анатольевича было однозначным.
