— До того как оказаться в театре, я проработал с Марком Анатольевичем четыре года. Когда мы учились на третьем курсе, он начал ставить «Поминальную молитву», однажды позвонил его помощник и, ничего не объясняя, сказал: «Зайдите в театр в 11.30». Я пришел, Захаров схватил меня за руку и впихнул в зал, там его ждали Пельтцер, Леонов, Абдулов и большая часть труппы. Повернувшись к ним, он сказал: «Это мой студент Иван Валерьевич Агапов. Он поможет нам выпустить спектакль». Марк Анатольевич ко всем обращался по имени и отчеству.
Мы репетировали, никаких денег, естественно, я не получал. В мае состоялся прогон «Поминальной молитвы», художники не успевали доделать декорации и пошить костюмы. Захаров принял решение: сейчас все разойдутся в отпуска, в сентябре соберутся и откроют новый сезон премьерой. Но перед отпуском театр отправился на гастроли в Германию, и в Гамбурге у Евгения Павловича Леонова случился инфаркт и клиническая смерть. Естественно, ни о какой премьере не могло идти речи.
Марк Анатольевич затеял поставить на курсе «Снегурочку» Островского, успел срежиссировать один акт, получилось смешно. Я должен был играть Леля, Саша Захарова — Снегурочку, Броневой — царя Берендея. И он решил не мелочиться и поставить спектакль в «Ленкоме». Мизгиря должен был играть Караченцов. Репетировали в ожидании выздоровления Евгения Павловича, но потом оставили эту затею, в итоге Захаров просто перенес наш студенческий спектакль «На всякого мудреца довольно простоты» на сцену «Ленкома», и гениальный, потрясающий «Мудрец» шел там больше десяти лет.
Когда Гончаров оставил всех на пятый год, я пошел к Марку Анатольевичу. Тот был краток: «Разберемся». Вскоре его помощник Николай Николаевич Гуляев вызвал меня к восьми вечера в «Ленком». Фойе было затемнено, шел спектакль, театр выглядел таинственно, зловеще. В кабинете кроме Марка Анатольевича сидел Гуляев. Я снова обрисовал ситуацию. Захаров спросил:
— Ну а вы-то сами не передумали у нас работать?
— Я-то не передумал, главное, чтобы вы не передумали.
— Нет, у нас на вас серьезные планы, я не собираюсь держать вас в массовке.
Забегая вперед, скажу, что в первой моей роли в том же «Мудреце» я просто выходил на сцену и разливал суп. Делал это шесть лет, хотя планов использовать меня в массовке у Захарова не было. Зато с тем супом я поездил по всем городам и весям, разливал его даже в Эдинбурге на театральном фестивале.
А тогда Захаров протянул мне лист бумаги: «Пишите заявление о приеме в «Ленком». Я написал. И вот мы сидим втроем в кабинете вечером, вчера только сыграли премьеру «Мудреца», и Марк Анатольевич говорит: «Николай Николаевич, посмотрите, там в холодильнике ничего не осталось после вчерашнего банкета?» Гуляев ушел за ширмочку и вернулся с ополовиненной бутылочкой коньяка.
— Иван Валерьевич, вы выпьете коньяку? Мы вас на работу взяли.
— Марк Анатольевич, с вами с удовольствием, буду рассказывать — не поверят.
Он усмехнулся, разлил коньяк по рюмочкам, выпили. Повисла неловкая пауза, я — студент четвертого курса, он — худрук «Ленкома». Захаров ее разрядил:
