На курсе работали замечательные педагоги: четыре главных режиссера — Андрей Александрович Гончаров, Марк Анатольевич Захаров, Сергей Иванович Яшин, который как раз был назначен главным режиссером Театра Гоголя, и Евгений Михайлович Арье, впоследствии ставший главным режиссером театра «Гешер», который сам организовал в Израиле с группой моих сокурсников. Меня они тоже звали, как шутил Марк Анатольевич, пытались составить сионистский заговор, чтобы вывезти Агапова за границу, но он остался верен «Ленкому» и Москве. Я отказался: «Нет, меня только что взяли в «Ленком», я получил роль в «Поминальной молитве», сбылась мечта, я поступил к Марку Анатольевичу».
— Как отнесся к этому ваш мастер, ведь еще студентом вы играли в нескольких спектаклях Гончарова в Театре Маяковского? Мне в свое время повезло познакомиться с Андреем Александровичем, энергия которого заполняла собой все пространство, обаяние его личности было всепобеждающим.
— Да, его голос разносился везде. Андрей Александрович считал нас настолько талантливыми, что хотел создать из нашего курса молодежную студию при Театре Маяковского. Он был обладателем всевозможных регалий, народным артистом СССР, Героем Социалистического Труда, лауреатом Государственных премий, фронтовиком, его возможности, казалось бы, были безграничными. Но в театре ничего не случается сверху, все рождается снизу. Так получилось, что к четвертому курсу у нас было только два дипломных спектакля. Один Гончарова — «Правда хорошо, а счастье лучше», второй Арье — «Недоросль». В обоих я играл. А любая студия, любой театр — это в первую очередь спектакли. Не здание, не штатное расписание, а спектакли. Есть спектакли, на которые идут зрители, есть актеры, которые эти спектакли играют, есть творческая позиция — значит, театр родился. А штатное расписание и в прачечной есть.
Поскольку четвертый курс заканчивался, а мы играли всего лишь два спектакля, Гончаров решил оставить всех на пятый год и пробил это через Министерство культуры. А какой пятый год, если уже после четвертого курса меня пригласил в «Ленком» Марк Анатольевич?
Говорят, в Советском Союзе был порядок, но только в Советском Союзе человек мог получить диплом так, чтобы об этом не знал худрук. Обходными путями вместе с удмуртской студией я как-то сдал госэкзамены. У нас образовалась группа ренегатов из четырех человек, я ушел в «Ленком», двое — в ТЮЗ к Генриетте Яновской, один — в Ермоловский театр. Когда Гончаров об этом узнал, он рвал и метал, потому что я был занят в дипломных спектаклях, которые должны были стать основой молодежной студии. В «Закат», шедший в Театре Маяковского, меня ввели еще студентом, когда трагически погиб артист Владимир Вишняк. (История жуткая: их с женой убил гантелью психически больной сын.) Конечно, Гончаров связывал со мной планы, он очень хотел, чтобы я работал в Театре Маяковского. А тут я подло сбежал в «Ленком».
Мы играли «Недоросля» в учебном театре ГИТИСа в Гнездниковском переулке. По окончании спектакля ко мне кто-то подбежал и сказал: «Прячься, пришел Гончаров, он узнал, что ты уходишь, он тебя убьет!» Встреча с разгневанным мастером не входила в мои планы. Помню, я убежал наверх, забился в гримерную учебного театра. А там водились огромные тараканы. А насекомые — единственные создания природы, с которыми я не дружу, и это мягко сказано: я впадаю в ступор, белею, трясусь и перестаю быть разумным человеком.
