После конкурса мы с трепетом ждали решения приемной комиссии. Закончилось заседание, мастера вышли из зала, абитуриенты окружили их, и проходя мимо меня, Топорков сказал: «Вы хорошо читали». Какой я везучий человек!
Руководителем нашего курса был народный артист СССР Павел Владимирович Массальский. Он был человеком огромного обаяния — в то время самый красивый артист Художественного театра. Учились мы у него с удовольствием — он был неравнодушным и очень теплым. А какая у него была улыбка — мы ее только и ждали. Если нам что-то более или менее удавалось, улыбка освещала все его лицо.
Мне плохо давались этюды, я их боялся. Помню, нужно было сыграть сценку «День рождения сестры». Сюжет простой: старшая сестра спит, а я — с тортиком и гвоздикой — стараюсь бесшумно пройти к столу и там приготовить ей сюрприз. Я шел на цыпочках, изображая бесшумную походку, и тут подо мной по-настоящему скрипнула половица! Услышав этот скрип, я перестал наигрывать и дальше действительно старался не скрипеть. После этого я перестал бояться этюдов.
После окончания Школы-студии у нас было распределение. На меня было сразу две заявки — из МХАТа и из театра «Современник». А случилось это вот как.
Однажды Вениамин Захарович Радомысленский, ректор Школы-студии МХАТ, спросил меня, в каком театре я хотел бы работать. И я, не будь дураком, назвал лучший на то время — театр «Современник». Во-первых, он был самым популярным. Во-вторых, руководил театром мой кумир — Олег Ефремов. «Хорошо, я переговорю с Олегом», — сказал тогда Радомысленский. Ефремов тоже был его учеником.
Через несколько дней Олег Николаевич появился в Школе-студии — в голубом костюме, загорелый, он взбегал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Я тогда подумал, что Вениамин Захарович специально вызвал его, чтобы поговорить обо мне. Глупость, конечно, несусветная!
