— Это что?
— Мы в столовой институтской поели.
— И после этого у вас целый год было расстройство желудка?! Ну, аферисты, — и захохотал.
Потом отнес справки в деканат: «Вот, видите, мои дети болели, но теперь выздоровели и завтра придут на занятия». Потом уже мы исправно ходили на все лекции. А еще мне помогал учиться отчим Лев Таратута — высокообразованный человек, работник Внешэкономбанка. Накануне экзаменов он вкратце, в двух-трех фразах рассказывал мне суть каждого билета. Я заходила в аудиторию, брала билет, садилась, клала ногу на ногу и спокойно начинала ответ. Педагоги видели, что я «в теме», и говорили: «Достаточно, следущий вопрос». И ни разу никто не копнул поглубже, слава богу. (Смеется.)
Лаборантка Валентина Георгиевна, видя наши страдания на экзаменах по диамату и истмату, сказала: «Спокойно! Сдавать будем следующим образом — я разложу билеты, а их 25, начиная с середины и идя к краям. И каждый сможет вытянуть «свой» билет — тот единственный, который выучил! Только не перепутайте порядок!» Первый экзамен — историю КПСС — мы все сдали блестяще. Педагоги ничего не понимали: год мы не посещали лекции, а все знаем! Но на следущем экзамене Антоша Табаков, сын Олега Павловича, перепутал «лево» с «право». Взял билет не со своей стороны, потом попробовал еще, бумажки перемешались. В общем, он не только сам провалился и его отправили на пересдачу, но и других лишил возможности вытянуть единственный выученный билет. Антоша выходит — бледный, расстроенный, чуть не плачет: «Ребята, я все испортил, что делать?» Мы бежим к Валентине. Она бросается в аудиторию, где идет экзамен, и вызывает педагога в деканат к телефону: «Идите, а я останусь, за порядком погляжу, чтобы ребята не списывали...» И пока педагога не было, билеты разложила как надо. Возвращается экзаменатор: «Меня с кем-то перепутали, мне никто не звонил...» И мы все получили четверки и пятерки, и только Антону пришлось для пересдачи учить все билеты. Гончаров за пятерки нас похвалил: «Убедили! Можете, если хотите». Это было еще одно его любимое выражение.
— О сложном характере Гончарова ходят легенды...
— Да, Андрей Александрович на всех всегда кричал. Орал так, что звукорежиссеры на репетициях решили не давать ему хороший, работающий микрофон. Ведь мощный глас худрука все равно было слышно не только в зале, но и на колосниках, и в гримерных на третьем и четвертом этажах. А если бы была включена трансляция, у всех просто заложило бы уши. К тому же Гончаров в пылу эмоций забывал говорить именно в микрофон, просто кричал. Когда Гончарову что-то не нравилось и он начинал стучать микрофоном по столу и кричать: «Нет, не то, не так!», то разбивал «болванку», а не целый аппарат. Если колошматить по столу микрофоном или рукой режиссеру было недостаточно, он выскакивал на сцену. А в репетиционном зале мог деревянный стол швырнуть в сторону актера или стулом кинуть. Такая бешеная у него была энергетика, страсть, которая сносила все на своем пути...
Я проработала с Гончаровым много лет и не раз видела, как из-за резких слов худрука люди горючими слезами заливались. Да, Гончаров мог сильно оскорбить, обидеть. Меня после одного этюда на первом курсе долго называл беременной телкой. Однажды, уже артисткой театра, сижу на репетиции «Жертвы века» — в этой постановке я не была занята. Вдруг Гончаров вопит:
