На первом туре я Андрею Александровичу понравилась. А на второй пришла после того, как всю ночь на пароходе отмечала с классом выпускной. Пришла невыспавшаяся, Гончаров сказал: «Что-то я ничего не понимаю, сегодня она никакая», — и дальше на конкурс меня не пропустил. В отчаянии кинулась в Щукинское училище. А там, как нарочно, попала в самую блатную «десятку» (абитуриентов сначала прослушивают по десять человек): в ней все, кроме меня, были дети артистов Вахтанговского театра. Звоню маме, рыдаю. Она говорит: «Сейчас же беги в Маяковку, там у Гончарова — конкурс». Метнулась в театр, а там прослушивание закончилось. Гончарову осталось только решить, кого из двух девочек, очень близких по типажу, выбрать. И тут ему говорят:
— Андрей Александрович, послушайте еще одну.
Называют мою фамилию, а он:
— Нет, я же Руденко со второго тура убрал.
— Ну, уделите ей пять минут.
Гончаров согласился. Мне терять было нечего, и я выдала монолог, который сама написала по письмам советских комсомольцев чилийским коммунистам, которых Пиночет заточил в тюрьмы. А в конце спела на испанском гимн чилийской молодежи «Эль пуэбло, унида». Им в Театре имени Маяковского заканчивался спектакль «Венсеремос!»: на сцену выходили человек триста и так страстно пели, что зал вставал в едином порыве! Этот гимн у меня от зубов отскакивал, потому что в школе я была вожатой шестого класса, который выбрал ее качестве отрядной песни.
Пою и вижу, как Гончаров стал пристально в меня вглядываться и не остановил. А я не унимаюсь: выдала комедийную басню, спела романс и бойко станцевала цыганочку. Андрей Александрович говорит другим педагогам: «Ничего не понял, а что с ней было на втором туре?» Ему объяснили причину и добавили, что я к тому же племянница Иры Солдатовой, а мою тетю Гончаров знал прекрасно. В общем, сижу в фойе театра, плачу — от напряжения, от волнения. Выходит лаборантка ГИТИСа Валентина Георгиевна:
— Чего рыдаешь? Взяли тебя!
— Правда?! — и еще больше разрыдалась.
Она улыбнулась:
— Дурочка, тебе радоваться надо и кричать ура.
— В общем, при всех знакомствах на курс к Гончарову вы попали чудом!
— Видимо, судьба! Однокурсники сразу же избрали меня помощником комсорга Жени Каменьковича, ныне известного театрального режиссера, руководителя «Мастерской Петра Фоменко». Я собирала комсомольские взносы и отвечала за посещаемость. А тут в конце первого курса педагоги общеобразовательных дисциплин стали жаловаться Гончарову: «Ребята ходят только на актерское мастерство, сценречь, вокал, танец и сцендвижение, а наши предметы игнорируют...» Гончаров собрал нас в Малом зале театра, это помещение мы называли Черным залом, там обычно проходили наши занятия по мастерству. И говорит: «Наверное, ваш курс придется расформировывать. Кому-то из вас повезет устроиться к другим преподавателям, а кому-то придется уйдти из института. Вы не ходите на общеобразовательные занятия, не хотите быть высокообразованными людьми, ну что я могу с вами поделать, — и добавляет свою любимую фразу: — Будем расставаться».
На следующий день мы с утра пораньше рванули в медицинский кабинет ГИТИСа. И днем на занятиях по актерскому мастерству Гончаров обнаружил у себя на столе стопку медицинских справок. Причем в каждой второй стоял диагноз «расстройство желудка». Он удивился: