— Знаешь, я тебе ничем помочь не могу. Могу тебе сказать одно — плачь. Плачь год, два, пять лет, десять лет. Потом научишься на сцене сдерживать слезы и будешь настоящей актрисой.
И я не сразу, но перестала плакать, переломила себя в этой роли. Работала над образом сама, хотя это очень трудно, нужен глаз со стороны.
— Кто обычно был этим вашим глазом со стороны?
— Главный режиссер Николай Охлопков. Конечно, лучше него в те времена не было никого, кто бы мог мне что-то подсказать. Он, конечно, божественный. Николай Павлович изумительно относился к молодежи, которую взял в театр. У него не было детей, и мы ему их как будто бы заменили. Он невероятно всех нас любил. У него в труппе были и корифеи, и великие артисты — Свердлин, Штраух, Бабанова, Ханов, Самойлов, Орлова, Козырева, Карпова. А еще имелись дивные артисты, которым было не так много лет, когда мы пришли, но Охлопков о них как будто забыл. Мы появились и заняли их нишу и стали много играть. Он ставил много советской драматургии. У нас шли пьесы Ласкина, Штейна, Салынского, Шатрова. Все они Охлопкова обожали. Он обладал гениальной способностью из простой драматургии сделать событие. Охлопков весь репертуар выстроил под молодежь. Даже часть своих актеров любимых, с которыми создавал театр, тихонько задвигал ради нас. И наш театр очень отличался от других. Везде, где главные роли играли 50—60-летние, у нас — 21—22-летние.
Моя творческая жизнь при Охлопкове была абсолютно счастливой и легкой. Он мог поругать, покритиковать, не бывает без шероховатости, но никогда не делал обидно или больно. Он обожал Сашу. Когда тот в «Иркутской истории» танцевал цыганочку и со своими огромными руками и ногами пролетал весь зал за три шага, как самолет, Охлопков просто сходил с ума.
Наш спектакль вышел после премьеры в Вахтанговском театре. Это было условие драматурга Алексея Арбузова. Он обожал Юлию Борисову, которая там служила, и посвятил «Иркутскую историю» ей. Несмотря на дикую дружбу с Охлопковым, Арбузов сказал: «Коля, я тебе не дам выпустить этот спектакль вперед Вахтанговского. После них — можешь». У Сашки была та же роль, которую там играл Любимов. Только он был на двадцать лет младше Юрия Петровича.
Наш спектакль имел бешеную популярность у зрителей. В нем удивительно сплелись производственная тема и любовная драма. На заводе выстроился любовный треугольник — два парня и одна девушка. У Вальки и Сергея Серегина возникает любовь. А до этого у нее был роман с Виктором Бойцовым, которого играл мой Саша. Но Валя уходит от него, потому что тот ее обижает и не хочет жениться. И после их расставания загорается костер с яркими языками пламени, на весь театр гремит цыганская мелодия, вылетает Сашка — Бойцов и прыгает через костер. Это дико романтично. А когда Валя с Сергеем играют свадьбу, на сцене двигаются два круга — один в одну сторону, другой в другую. На невесте платье и фата, которых не было даже во времена Ромео и Джульетты. Несколько человек из массовки несут эту фату с красивым флердоранжем и танцуют под дивную музыку. Поднимается такой романтизм, и в самом финале на сцене возникает огромный шагающий экскаватор, а по краям стоят четыре рояля, на которых вживую играют роскошные пианисты. Это был абсолютный апофеоз любви, спаянный с производственной темой. Охлопков гениально соединял несоединимое. Это особый дар.
