— Я хотел бы с вами работать, но не знаю, что предложить.
— Давайте я сыграю кухарку.
И как-то у меня хорошо пошло с самого начала, и я с радостью и удовольствием играю эту роль до сих пор...
Остальные роли я репетировала с Анатолием Шульевым. Он молодой, еще совсем недавно учился у Римаса Туминаса в «Щуке», но уже сделал несколько прекрасных спектаклей. В одном из них — «Как важно быть серьезным» по Оскару Уайльду — я играю вместе с Полей.
— В этом спектакле вы эффектно появляетесь на сцене на велосипеде.
— Это мое личное изобретение. Театр полон неожиданностей. На репетиции я долго сидела за кулисами и ждала своего выхода, и мне страшно надоело. А рядом стоял велосипед священника, на котором тот ездит. Я на велосипеде кататься не умею, но на тот села, потому что он трехколесный, устойчивый. Села и сидела. А потом подумала: дай-ка я сейчас выеду на нем. Ну и выехала.
Вообще, я люблю хулиганить. Когда у меня были роли, где это позволялось, я с удовольствием это делала. Я хулиганила в спектакле «Кавказский меловой круг», который ставили еще при Охлопкове. Мне было 25 лет, и я играла старуху. Сделала себе усы, маленькую бородку, мол, она такая старая, что вся обросла. Ходила на четвереньках черт знает какой походкой. Причем могла гордиться собой, потому что шла от портала до портала, всегда срывая гром аплодисментов. Не я одна, вся молодежь безобразничала. Возможно, нас Охлопков и полюбил за то, что мы были как дети.
Особенно озорничали у Пети Фоменко в «Смерти Тарелкина», где он занял всю молодежь. Я играла служанку Маврушку. У нее все лицо было закрыто платком в белый горошек, черная юбка, на ноге калоши, подвязанные веревкой. Я в этом наряде с метлой по сцене носилась. И Саша тоже там безобразничал.
— Вот это для меня даже удивительно. Я его воспринимаю как героя и в принципе как человека серьезного, меланхоличного, сделанного из другого теста.
— Он был замечательным характерным артистом, но, к сожалению, его в таком качестве мало использовали. Потому что фактура была божественная — красивый, высокий, с таким замечательным голосом. За этим терялось то, что как у артиста у него не было границ, он мог все. Он гениально играл у Гончарова в «Детях Ванюшина» cтаршего сына, где был таким пройдохой и повесой. У него отлично выходили и комедийные роли. Саша мог быть дико смешным.
— Какие ощущения, когда вы сейчас выходите на сцену? Они сильно отличаются от ощущений, когда вы выходили на сцену в юности?
— Прошла большая жизнь, и мне трудно вспомнить нюансы и оттенки чувств, но каждый раз это волнение. Ты боишься что-то спутать, не так сделать, позабыть. И это есть у всех артистов от начала до конца их жизни. Но есть существенная разница. В юности мне так хотелось находиться на сцене, что не возникало никаких страданий: маленькая роль, большая или вообще массовка бессловесная. Я играла все подряд...
На сцену я стремилась, даже когда знала, что будет тяжело. Когда мы репетировали «Человека из Ламанчи» с Гончаровым, он доводил нас до исступления, будучи сам человеком совершенно неиссякаемой энергии. Артисты уже падали, а он все еще носился по залу и орал. И когда репетиция наконец-то заканчивалась, Женя Леонов всегда Саше говорил: «О, господи, скорей бы ночь прошла и снова за работу!» — была у него такая коронная юмористическая присказка. По сути, эта фраза стала моим девизом.
