— А какой дар был у Андрея Гончарова?
— Андрей Александрович талантливо разбирал человеческие отношения на сцене и всегда говорил: «Я ставлю один спектакль разных авторов — о борьбе духовного с бездуховным». И он вытаскивал эту тему из любого спектакля. В конце карьеры у него появлялись спектакли, которые меня уже не волновали, но он создал десять совершенно роскошных, уму непостижимых шедевров. Например, «Дети Ванюшина». У меня там была маленькая роль, и когда я не находилась на сцене, шла в зал и не могла глаз оторвать от действия. Моя гример всегда знала, где меня найти, и говорила: «Светка, ты что, обалдела, мы с тобой ничего не успеем». А я была просто заворожена, все актеры играли блестяще. И начиналось все удивительно — дом просыпался под русскую музыку, под кадриль, все шли в кружевных одеждах, кто-то спускался вниз, кто-то поднимался вверх. Крутились круги. А как гениально Женя Леонов играл Ванюшина! Мне, конечно, очень жаль, что Гончаров не давал свои спектакли снять. Но он говорил: «Пусть останется легендой». На пленке нет ни его «Человека из Ламанчи», ни «Трамвая «Желание», ни «Бега»...
— Я давно хотела спросить именно про «Бег»: что произошло, когда Андрей Гончаров его ставил? Почему-то этот спектакль был переломным в его отношениях с Александром Лазаревым, и он потом целых десять лет ничего с ним не ставил.
— Да, так и было. И это могло бы стать страшной драмой, но к счастью, другие режиссеры работали с Сашей, и он совершенно не был обделен как творческая единица.
На «Беге» произошла непонятная для многих, но совершенно понятная для меня история. После «Трамвая «Желание» Армен Джигарханян стал талисманом для Гончарова. Без Армена тот не выпускал ни одного спектакля. В «Беге» Гончаров дал Саше и Армену одну роль на двоих — Хлудова. Саша репетировал лучше, я это говорю совершенно объективно, а не потому, что его жена. Эта роль была абсолютно его, она идеально совпадала с его психофизикой. А Армен был совершенно другой, но перед премьерой Андрей Александрович сделал выбор в его пользу. Для Саши это было настоящим горем. Он много отдал роли и слишком был увлечен этим образом. Судьба Якова Слащева, который стал прототипом Хлудова, его захватила. Он читал и знал о нем все, что только возможно. И поэтому, когда Гончаров так несправедливо его отстранил, он с трудом это принял. И, знаете, Гончаров даже не решился ему об этом лично сказать. Все-таки Саша был фигурой серьезной в театре. Андрей Александрович вызвал меня и сообщил... Мне было очень тяжело это слышать. Все 15 минут, пока я шла от театра до дома, я ревела. Когда Саша отрыл дверь, он сразу все понял. Спросил:
— Он меня снял?
— Да, Саш. Я тоже ухожу из спектакля, не буду играть Серафиму.
— Ни в коем случае этого не делай, нам не нужен такой демарш. Мы с тобой это переживем.
«Бег» выпустили весной 1978 года перед самым окончанием сезона. В Москве прошли два спектакля. А в июне мы поехали на гастроли в Киев. И Гончаров, когда мы прилетели, сказал: «Саша, вы будете играть третий спектакль». Для Саши это стало подарком. Справедливость была восстановлена. И вот когда премьера «Бега» состоялась в Киеве, Армен всех поздравил. Он смотрел спектакль и после вышел на сцену и подарил Саше огромный букет красных гладиолусов. Поразительно! Они не поссорились благодаря мудрости Джигарханяна и открытости и благородству Саши...
