Когда же я (мой микрофон, по счастью, работал) поинтересовалась у сиделки, которая тоже присутствовала, откуда среди лекарств сестры взялись БАДы, вызывающие сонливость, она заверещала, что понятия не имеет, к ее лекарствам даже не притрагивалась и вообще их не видела. Но не видеть она не могла — препараты были на виду, а следить за приемом лекарств было обязанностью сиделок.
Известный телеведущий, в своих программах ратующий за закон, обещал сделать взвешенную и честную программу. Юрий Соломин, узнав об этом, сказал: «Очень хорошо. Пусть журналисты приезжают в театр, мы побеседуем». Журналисты приехали, но в готовый сюжет телевизионщики не вставили ни одного слова — ни сказанного Соломиным, ни другими сотрудниками. Оставили лишь две фразы из выступления медсестры о состоянии здоровья Элины, и то вне контекста. А дальше монтаж — король сюжета, а в сюжете под драматичные звуки известной музыки Баха снова звучали слова, которые я расцениваю как намек на то, что я виновна. Как профессиональные журналисты могут делать такие выводы, если даже следствие на тот момент еще не было завершено?
Информацию обо мне и моих «деяниях» следователи проверяли больше года. После чего через моего адвоката Анастасию Расторгуеву передали, что все обвинения с меня сняты — сестру я не убивала, маму тоже. А вот материалы дела о мошенничестве Ксении наконец были переданы в суд. И тот вынес ей приговор. Вернуть похищенное, к сожалению, Рубцовой придется не самой Элине Авраамовне, а наследникам. Наследница я, завещание сестра написала на мое имя еще в 2006 году. Хотя и этой темы мы никогда при ее жизни не касались. Нас воспитывали порядочными людьми, мы с детства усвоили, что не в деньгах и не в квадратных метрах счастье. Родители наши вовсе никаких бумаг не писали, завещали нам на словах всегда оставаться честными людьми и любое начатое дело доводить до конца.
О приговоре Рубцовой я узнала по телевизору, так как сейчас нахожусь в Израиле рядом с моей семьей, а границы все еще закрыты из-за пандемии. От картинки на экране оторопь берет: на молодую женщину надевают наручники и заводят в клетку, взяв под стражу. Радоваться такому нельзя, равнодушно относиться тоже. Можно только ужасаться, но моей вины в этом нет.
Вечером после суда проходили съемки очередного телешоу. Меня попросили выйти в скайп и ответить на несколько вопросов, поставив со своей стороны точку в этой истории. Мне и раньше было нечего бояться, а теперь моя правда подтверждена еще и судом.
На этих телесъемках меня удивила актриса Валентина Титова, я ее не сразу узнала. Глупости говорила — якобы ей кто-то сказал, будто Элина в театре в последние годы... работала под фонограмму. Даже если предположить, что моя сестра могла быть такой вруньей (что, безусловно, исключено), попытайтесь представить, как можно физически сыграть под фонограмму роль в драматическом спектакле? Не успеешь выражение лица поменять, извините за вульгарность.
Потом еще на этих же съемках прозвучала фраза: «Сестра Быстрицкой должна (!) просить суд освободить Рубцову». Это через пару часов после того, как Ксения заявила, что своей вины не признает! И через час после того, как ее адвокат публично вещал, что с приговором несогласен и будет подавать апелляцию. Я отказалась это делать. Во-первых, если бы такое абсурдное желание пришло мне в голову, не думаю, что суд должен смягчаться или ужесточаться по просьбе сердобольной старухи, да я и не сердобольная. У меня нет потребности что-либо смягчать в данном случае. Когда давала показания в суде, прокурор спросил, какого жду наказания для Ксении. Я ответила, что могу назвать преступление — а выбор возмездия оставляю суду.
