Были специальные эшелоны, достоверно точно такие показаны в фильмах «На всю оставшуюся жизнь» и «Офицеры». Тянется длинный состав. В первых вагонах лежат раненые, а в последних живут служащие госпиталя с семьями. Вагон дощатый, внутри сколоченные нары. Никаких бытовых удобств: ни туалета, ни тем более душа. Какие удобства, если война? Приближаются вражеские самолеты, кто-то кричит: «Воздух!» Поезд останавливался. И даже мы, малыши, знали, что надо тут же бежать как можно дальше от вагонов, иначе снаряд может попасть в состав и ты погибнешь. В этом возрасте в куклы бы играть, а не изучать премудрости выживания. Но выбирать нам было не из чего.
Так и колесили мы с мамой, сестрой и братом Мишей на этом поезде, иногда временно перебазировались подальше от переднего края, потом снова возвращались. Например в Одессу приехали, когда в городе еще шли уличные бои, а до того довольно долго стояли в Уральске, там про военные действия только по радио можно было услышать.
Мама готовила еду для раненых. И Элина в свои тринадцать не сидела без дела — стала санитаркой, лаборанткой, таскала носилки с тяжелоранеными. А еще втайне от родителей сдавала кровь. В семье об этом узнали лет через десять, уже после войны. Мы жили в Вильнюсе, туда направили папу, он служил в военном госпитале. Однажды, когда папы уже не стало, к нам пришел человек по имени Константин Машинин — уже немолодой, нездоровый. Спросил, как увидеть Элину. Мама ответила, что сестра живет в Москве, предложила чаю. И он рассказал, что на фронте был тяжело ранен, требовалось срочное переливание крови. После операции узнал, что кровь ему дала тринадцатилетняя девочка. Он выяснил ее имя и вот теперь разыскал, чтобы поблагодарить за спасенную жизнь. Этой девочкой была моя сестра.
К сожалению, непосильные для подросткового возраста физические нагрузки и длительное эмоциональное напряжение сказались на здоровье: Элина навсегда потеряла возможность стать мамой. Узнав об этом от врачей, приняла как данность — значит, так суждено. Она часто цитировала Андрея Дементьева, одного из любимых своих поэтов: «Никогда ни о чем не жалейте вдогонку».
— Действительно, Быстрицкая производила впечатление человека сурового и бескомпромиссного. В театральной и кинотусовке ее побаивались за прямоту и резкость. Я как журналист, очень любя замечательную актрису и даже назвав дочь в ее честь, так и не рискнула попросить звезду об интервью. О чем сейчас очень жалею.
— Ну вот видите, а Ксения не постеснялась ничего. Как моя сестра-бронетранспортер позволила себя одурачить?! Нахожу только два объяснения. Либо с возрастом даже глыбам, какой была Элина, свойственно терять бдительность, либо сети паутины, в которую она попала, оказались сплетены слишком уж изощренно.
Впрочем, спустя год или чуть больше после нашего знакомства в Вильнюсе Ксения позвонила мне в рыданиях. Плача, сообщила, что Элина Авраамовна ее выгнала:
— Сказала: не хочу видеть и слышать о тебе, больше не появляйся в моем доме!
— Но за что? — удивилась я.
— Понятия не имею! — еще горше заплакала она.
Я пообещала разобраться, набрала номер сестры, поинтересовалась, какая кошка между ними пробежала.
— Я несколько раз поймала Ксению на вранье! — отрезала Элина. — Звоню ей на мобильный, спрашиваю: «Ты где?», она отвечает: «В пробке». А я слышу, как звенит посуда и звучат голоса — застолье, никакая не пробка! Так было не раз. Мелкое бытовое вранье.
