«Знаете, — сказала доктор, — он как-то обронил такую фразу: «Один человек все время хотел мне помочь, но я не верил в ее искренность». Мне кажется, речь шла о вас...»
Спустя несколько лет Николай женился на другой девушке, о чем мы узнали задним числом. Потом дошла информация, что молодая семья ждет прибавления. Я собрала маленькому приданое, а будущим родителям купила красивую хрустальную вазу. Позвонила: дескать, Коля, придите, заберите подарки. Не пришли. Ни после первого, ни после второго, ни после третьего звонка. Рассказала о своих безуспешных попытках мужу.
«Больше не звони, — ответил Николай Афанасьевич. — Он ждет, что я сам его позову, и это будет означать, что все его прежние фокусы забыты. Женился, скоро будет отцом, а мужчиной так и не стал. У него даже на слово «прости» мужества не хватает».
Вскоре после рождения малыша Николай развелся и уехал за границу. На одном из первых вечеров памяти Николая Афанасьевича ко мне подошел журналист, который только что вернулся из зарубежной командировки:
— Я встречался с Николаем. Он работает в крупной библиотеке.
— Значит, жив-здоров. Слава богу.
В марте 1994 года я стала замечать: Николай Афанасьевич задыхается при ходьбе. Уговоры лечь в больницу на обследование ни к чему не приводили. До тех пор пока однажды, встав с постели, он не потерял сознание.
Причину одышки нашел отоларинголог. Оказалось, дыхательный проход почти полностью перекрыт разросшимся эпителием. Поправить что-то можно было, только сделав операцию и вставив в горло трубку. Но в восемьдесят три года опасность подобного вмешательства слишком велика, назначили консервативное лечение. Я все дни проводила в больничной палате: делала мужу массаж, занималась с ним дыхательной гимнастикой.
Двенадцатого апреля показалось, что лечение наконец начинает приносить плоды. Николай Афанасьевич почувствовал себя лучше, и я предложила вместо дыхательной гимнастики попеть. Исполнили дуэтом песню из «Небесного тихохода», потом перешли на частушки. За ними последовали анекдоты. Хохотали оба до слез.
Вечером я собралась домой. Уложила его, поправила подушку, поцеловала:
— Завтра приду, как всегда, в девять.
Николай Афанасьевич задержал мою руку в своей:
— Мать, я люблю тебя.
Эти слова я слышала изо дня в день на протяжении всей нашей совместной жизни. За исключением, пожалуй, последней недели. Ответила, как отвечала всегда:
— Я тебя тоже.
Живым мужа я больше не видела...
Прихожу утром в палату, а постель пуста. Внутри все похолодело, но я уцепилась за соломинку: «Может, перевели в другое отделение?» Бросилась на пост:
— А где Николай Афанасьевич?
— Вы еще не знаете? — медсестра смотрела с состраданием. — Вам же должны были позвонить...
— Меня дома не было, я на рынок заехала.
Слова сами слетали с губ, а в голове было совсем другое: «Его больше нет... Господи, если бы я знала, что вчерашняя встреча последняя, — читала бы молитвы, а не частушки пела...» Вдруг вспомнилось, как получив Звезду Героя Социалистического Труда, Николай Афанасьевич положил ее на мою ладонь: «Мать, половина твоя», — и горло перехватило от рыданий.
