Только-только мальчишки начали поправляться, как эпидемия тифа охватила и Москву. Коля снова заболел. И опять его спасли любовь и забота Олимпиады Федоровны. Не знаю, откуда у этой женщины брались силы. Столько бед на ее долю выпало: похоронила четверых умерших в младенчестве детей, рано лишилась мужа, очень тяжело работала, стоя у ткацкого станка с утра до ночи... Что она испытывала, когда жизни ее сыновей висели на волоске, даже представить боюсь.
Николай Афанасьевич всегда жалел мать и чтобы помочь ей, в четырнадцать лет, оставив школу, нанялся на «Трехгорку» гравером-накатчиком. Вырезал на металле диковинные цветы, сказочной красоты птиц, которых потом отпечатывали на ткани. Крючков гордился, встречая на улице женщин в платьях со своими рисунками. Он был талантлив во всем. Имея идеальный слух, за несколько недель — готовился тогда к съемкам в картине «Трактористы» — виртуозно освоил игру на гармошке. А как он знал и понимал классическую музыку! Я научилась ее слушать только благодаря мужу. Крючков очень любил Бетховена, Моцарта, Шостаковича. А уж если по радио передавали Первый концерт Чайковского — все дела по боку. Бывало, приду с кухни:
— Николай Афанасьевич, поешь.
А он в ответ:
— Оставь. Я потом, — в такие минуты он уносился мыслями далеко-далеко.
Умение вслушаться, вдуматься, природная тонкость, которой нельзя научить, располагали к мужу всех — от мала до велика. А как его любила наша дочка Эля!
Вспоминаю один случай — показательный для их отношений. Мы всей семьей жили в Судаке. Николай Афанасьевич снимался в картине «Какое оно, море?». Однажды Эля, услышав, что у папы завтра выходной и он отправляется на рыбалку, стала проситься с ним. Обожавший дочь, а потому редко ей в чем-то отказывавший Николай Афанасьевич проявил твердость: «Нельзя. Мы пойдем в море на катере — на его борт маленьких не пускают. Ты можешь простудиться, упасть в воду...» Эля сделала вид, что приняла аргументы, но ночью привязала один конец нитки к углу отцовского пододеяльника, а другой обмотала вокруг своего запястья. Едва в пять утра Николай Афанасьевич откинул одеяло, Эля проснулась, однако виду не подала. Отец, взяв снасти, вышел за дверь, а она быстренько оделась и побежала за ним. До берега было не меньше километра — когда дочка оказалась на пирсе, катера уже и след простыл.
Обнаружив ее постель пустой, я обмерла от ужаса. Вариант, куда делась Эля, был один — отправилась за отцом. Как только у меня не выскочило сердце, пока добежала до берега! Эля сидела на краю пирса, болтала ножками и смотрела вдаль, ждала папиного возвращения.
По дороге обратно я сказала ей:
— Сейчас позавтракаешь, а потом я тебя отшлепаю и поставлю в угол.
Эля села за стол и приняла позу примерной девочки: ровная спинка, ручки сложены перед собой. Через минуту сползла со стула и тяжело вздохнув, обронила:
