Я еще пытаюсь противиться, когда из установленного в холле телевизора вдруг начинает звучать песня «Арго». Мы с Жорой часто пели ее дуэтом. И во время праздничных застолий, и оставаясь вдвоем. Наша любимая, заветная песня.
— Слышишь? — Жора приподнимает голову. — Это хороший знак... Я очень люблю тебя, Танюрочка!
— Я тебя тоже очень люблю, Жорочка.
Он откидывается на подушку:
— Вот и поезжай, а то я всю ночь переживать буду, что ты сидишь без сна.
Утром девятнадцатого вхожу в палату, а на Жориной кровати — свернутый матрас. Наверное, я вскрикнула, потому что его сосед тут же открыл глаза: «Не пугайтесь — он жив. Ночью Георгию Ивановичу стало плохо, и его увезли в реанимацию».
Из реанимационного отделения ко мне выходит медсестра: «Диагноз пока неясен — или инфаркт, или тромб. Ждем кардиохирурга. Он обещал скоро быть».
Я звоню Маше, она тут же приезжает. Теперь мы вместе меряем шагами площадку у входа в реанимацию. Проходит час, два — хирурга нет. Из дверей выглядывает нянечка:
— Кто тут жена Буркова? Ты, милая, смотри, не уходи никуда. Он просил, чтоб осталась.
— Я никуда не уйду. Передайте ему, что я здесь, рядом.
Проходит еще три часа. Медсестра смотрит виновато: «Врач будет с минуты на минуту. Сейчас собаку выгуляет — и приедет».
Хирург появляется через шесть часов после первого звонка. Потом меня будут уверять, что его присутствие Жору все равно не спасло бы. Ни в Первой градской, ни в какой другой московской больнице в ту пору не было аппаратуры, с помощью которой можно было бы преградить тромбу дорогу к сердцу и легким. В любом случае про прогулку с собакой мне лучше было бы не знать.
В пять вечера медики отправляют нас с Машей домой: «Приедете к семи — раньше все равно никакой ясности не будет. Привозить ничего не надо, разве что клюквенный морс».
Я отжимаю ягоды, когда раздается звонок: «Это из Первой градской. Георгий Иванович умер. Время смерти — восемнадцать часов пять минут».
Место на Ваганьковском выхлопотали отец и сын Шахназаровы и друг их семьи академик Георгий Арбатов. Похоронили Жору двадцать первого июля. Спустя три дня я пришла на кладбище и увидела, что рядом вырос новый холмик. Совсем свежий — даже покрывавшие его ковром цветы не успели завять. Прочла на табличке имя: «Стрельцов Эдуард Анатольевич» — и вздрогнула...
