После провала с поступлением я пошел работать на завод «Красный Октябрь» — учеником слесаря. Ярче всего запомнились ночные смены, поездка на картошку и совершенно немыслимое количество померанцевой водки. Кажется, выпил всю, потому что больше ее никогда не видел.
Ну а затем — армия. Провожать меня кроме «моих девочек» и друзей было некому. Строго говоря, к ним могла бы присоединиться одна семнадцатилетняя особа, но на тот момент она пребывала в глубокой «обидке» и не хотела «терять лицо», чтобы пролить положенную по такому случаю слезу. Нэллу я встретил двумя годами раньше в Евпатории в пионерлагере Минобороны «Чайка», где стажировался наш училищный оркестр. Самую красивую девчонку старшего отряда отбил у своего одноклассника-трубача Вальки Мартынова. Военизированная летняя форма, загар, спортивная стать, ну и конечно же моя огромная блестящая туба — самый большой инструмент в духовом оркестре — не оставили товарищу ни малейшего шанса.
На фильме «Спартак» в открытом кинозале на морском берегу мы впервые целовались по-взрослому в тот момент, когда Кёрк Дуглас закутывает обнаженную Варинию в тунику. В Москве отношения продолжали развиваться, но в последний год учебы я не пришел к ней на Новый год. Отправился праздновать в другую компанию, куда должна была явиться чаровница — одноклассница Наташа. К ней я испытывал влечение иного рода, которое в этом возрасте обычно пересиливает возвышенные чувства.
В результате гордая красавица Нэлла дала мне отлуп, а хитрая гадюка Наташка, как мне позже доложили, все это время разнузданно встречалась с другим. Услышав страшную весть, я схватил нож, и мы с другом на трамвае приехали на улицу Свободы в Тушино. Там действительно увидели Наташку под ручку с соперником. Я выскочил перед ними и включил темперамент: «Ну чё-ё, не жда-али?» Друг схватил за руку, оттащил... А я потом написал песню «Про себя и Наташку бедовую». В середине были такие строки:
Но однажды в погожий летний вечер
Мы Наташку увидали не одну.
Мы привстали, глазам своим не веря,
Но орган зрения нас не обманул!
«Ну-ка, парень, подкинь сигаретку!» —
Я парнишке с усмешкой сказал
И заметил, как мольбою и гневом
У Наташки загорелись глаза...
Получилось по-блатному романтично и в то же время благородно. Вот в таких расстроенных чувствах я и отправился в армию. Душу грел лишь кожаный кадетский ремень с бляхой, по-пижонски немного согнутой, со спиленными уголками. Вечером после отбоя бережно скрутил его и положил на табуретку, а утром нашел вместо него обычный армейский кожзаменитель. Это был удар! Но опыт училища все же сыграл на руку, или точнее — «на ногу». Строевые занятия для меня были «семечками» — за спиной пять парадов, и не где-нибудь, а на Красной площади. «Старики» и даже офицеры приходили как на экскурсию смотреть, что я выделываю на плацу. Моя слава лучшего строевика гарнизона разлетелась мгновенно, и однажды после подъема я обнаружил свой родной ремень на прежнем месте.
