— Хорошая?
— Хорошая. Тем более что она моя.
Впрочем, умыкнуть что-то для хиппи считалось нормальным, никто даже не обиделся.
Люди наш район населяли колоритнейшие. Спустя годы младший брат Петра, гитарист нашей группы Алексей Бортничук, ответит на вопрос журналиста:
— Почему у «Звуков Му» такие удивительные, ни на что не похожие песни?
— Да потому что у нас была невероятно интересная компания.
Окуневскую и я, и все мои друзья продолжали воспринимать как женщину-праздник. Будучи личностью творческой, она старалась не пропускать новинок в области культуры. Обожавшая привкус нелегальщины, брала меня с собой в какие-то подпольные театры-студии, на «Таганку» и в Дом кино, куда было не попасть. Помню, правда, когда мне было лет пятнадцать, провести на премьеру «Андрея Рублева» не смогла даже Татуля. Но с Андреем Тарковским дружила мама, у них одно время даже был роман. И меня с собой взяла она. Фильм поразил до глубины души.
Приходя к нам, Татуля могла принести с собой конфеты, еду, когда мы выросли — бутылку водки. Всегда что-то практическое. Как герой романа «Робинзон Крузо», бабушка невероятно бережно относилась к продуктам. Холодильник у нее всегда стоял пустой, запас еды — лишь на два дня. Когда я приезжал в гости — с годами это полюбил, она варила мне одно яйцо и наливала чай. Делала это по-лагерному, насыпая заварки на треть стакана. Если мыла зелень или овощи с фруктами, изводила немыслимое количество воды: «Иначе это есть нельзя».
А вот на свой день рождения, который бабушка всегда отмечала, и на любимый Татьянин день готовила кучу еды. Простой, но чтобы хватило на всех. Например покупалось новое эмалированное ведро для варки щей. В ее однокомнатной квартире я однажды насчитал человек сорок гостей.
С крупными диссидентами она не дружила, возможно, те опасались ее несдержанности. Из известных актеров помню лишь Геннадия Бортникова. Хорошие отношения у нее сохранились с Георгием Жженовым, Михаилом Глузским. Татуля часто вспоминала рано ушедшего Петра Алейникова. Он был единственным человеком, который сразу откликнулся после ее освобождения, еще до знаменитого доклада Хрущева. Заехал за ней, они пошли во двор, сели за доминошный столик, разложили нарезанную докторскую колбасу. Пили водку и плакали.
